Только с дочерью - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Хоффер, Бетти Махмуди cтр.№ 86

Эта история огорчила Махтаб, которая тоже прониклась симпатией к трем лавочникам. В тот вечер – и еще много вечеров подряд – она молилась:

– Господи, помоги им открыть свои магазины. Они были к нам так добры. Будь и Ты добр к ним.

По слухам, правительство хотело заполучить эти здания под свои учреждения; и теперь магазины были пусты. Эти славные иранцы лишились своего дела без всякой видимой причины. Чего, разумеется, и добивался пасдар.

Проносились недели. Каждодневные телефонные звонки Амалю и частые поездки к нему в контору не приносили новых известий. Мы по-прежнему ждали, когда будет завершен процесс подготовки.

Иногда я сомневалась, уж не тараф ли это.

– Если не на Рождество, то на Новый год обязательно будете дома, – уверял меня Амаль. – Я стараюсь довести дело до конца как можно быстрее. Какой-нибудь из способов должен сработать. Потерпите.

Я слышала эти слова много раз, слишком много – начиная с моего первого визита к Хэлен в посольство и кончая каждой беседой с Амалем. Этому совету было все труднее и труднее следовать.

В добавление к уже имевшимся сценариям возник новый. Амаль был знаком с неким таможенником, который согласился легализовать наши американские паспорта, полученные через швейцарское посольство. Он пропустит нас на самолет до Токио, вылетавший по утрам во вторник – как раз тогда, когда Махмуди бывал в больнице. Амаль пытался утрясти проблемы с расписанием работы таможенника. Во вторник утром таможенник обычно не работал, но собирался поменяться сменами со своим коллегой. При всей своей разумности этот план, на мой взгляд, был слишком опасен для таможенника.

– А как насчет Бандар-Аббаса? – спросила я.

– Мы над этим работаем. Потерпите.

Я не могла скрыть своего отчаяния. У меня из глаз хлынули слезы.

– Иногда мне кажется, что нам никогда отсюда не выбраться, – призналась я.

– Да выберетесь вы, выберетесь. А вслед за вами и я. Но после этих ободряющих слов мне надо было идти на улицы Тегерана, возвращаться к своему мужу.

Меня все больше удручали проявления жизни этого общества, где все было вывернуто наизнанку.

Как-то днем Махтаб смотрела по телевизору детскую передачу – пара мультфильмов, прославляющих насилие, а после них – страстная исламская проповедь. Затем началась медицинская программа, которая вызвала у нас с Махтаб одинаковый интерес. Она была посвящена родам, и чем дольше я смотрела, тем сильнее меня поражала абсурдность иранской морали. Показывали документальные кадры, запечатлевшие рождение младенца. Вокруг роженицы суетились доктора-мужчины, глаз камеры без всякого стеснения скользил по самым интимным частям ее тела, но зато голова, лицо и шея были тщательно укутаны чадрой.

– Ты оставишь печенье и молоко для Санта-Клауса? – спросила я Махтаб.

– А он правда к нам придет? В прошлом-то году не приходил.

Мы с Махтаб обсуждали это много раз, и она наконец пришла к выводу, что Иран находится слишком далеко от Северного полюса и потому Санта-Клаусу сюда не добраться.

Я убеждала ее, что в этом году он постарается.

– Не знаю, придет он или нет, – говорила я, – но на всякий случай надо что-нибудь для него приготовить.

Махтаб согласилась с разумностью моих доводов. Она исчезла на кухне, готовя угощение для Санта-Клауса. Затем заглянула к себе в комнату и вернулась со значком, который подарила ей Элис, – мистер и миссис Санта-Клаус.

– Вдруг Санта-Клаус захочет взглянуть на свою жену, – сказала она и положила значок на поднос рядом с печеньем.

Взволнованная в канун Рождества, Махтаб поздно улеглась спать. Когда наконец я подоткнула под нее одеяло, она сказала:

– Если услышишь, что пришел Санта-Клаус, пожалуйста, разбуди меня – я хочу с ним поговорить.

– О чем же? – спросила я.

– Хочу попросить его передать привет дедушке и бабушке и сказать им, что со мной все в порядке, тогда они на Рождество будут веселые.

Меня чуть не задушил подступивший к горлу комок. У Санта-Клауса было множество подарков для Махтаб, за исключением одного, самого главного. Если б только Санта-Клаус мог завернуть Махтаб в подарочную бумагу, бросить в свои сани, а Рудольф – погнать северных оленей через горы, прочь из Ирана, через океан, на крышу домика в окрестностях Бэннистера в штате Мичиган! Если б мог Санта-Клаус влететь с ней через трубу и положить ее под елку, чтобы она сама поздравила дедушку и бабушку!

Но вместо этого нам предстояло еще одно Рождество в Иране, еще одно Рождество вдали от Джо и Джона, еще одно Рождество вдали от моих родителей.

Махмуди принимал пациентов до позднего вечера – для них-то канун Рождества ничего не значил. Когда он освободился, я спросила:

– Можно Махтаб завтра не пойдет в школу?

– Нет! – рявкнул он. – Нечего пропускать занятия из-за какого-то Рождества!

Я не стала спорить, так как в его голосе прозвучали властные нотки, которые меня насторожили. У него вновь начались вспышки раздражительности. И в то мгновение передо мной опять был безумный Махмуди, я же не имела ни малейшего желания провоцировать скандал.

– Махтаб, давай посмотрим, не приходил ли ночью Санта-Клаус!

Я разбудила ее пораньше, чтобы она успела до школы развернуть все подарки. Она вылезла из постели и спустилась на первый этаж; увидев, что Санта-Клаус съел печенье и выпил молоко, она взвизгнула от восторга. Затем принялась за подарки в ярких обертках. К нам присоединился Махмуди, у которого по сравнению со вчерашним вечером заметно улучшилось настроение. В Америке он любил Рождество, и это утро пробудило в нем теплые воспоминания. Он широко улыбался, глядя, как Махтаб возится с кучей прелестных свертков.

– Мне даже не верится, что Санта-Клаус проделал такой путь, чтобы меня повидать, – изумилась Махтаб.

Махмуди израсходовал несколько катушек фотопленки и, когда около семи часов Махтаб отправилась к себе в комнату, чтобы собираться в школу, сказал ей:

– Ты можешь сегодня остаться дома. Или пойти в школу чуточку позже.

– Нет, нельзя пропускать уроки.

Она произнесла это как нечто само собой разумеющееся – исламские учителя умело делали свое дело. Махтаб не хотела опаздывать, не хотела, чтобы ее распекали в учительской.

В тот вечер на рождественский ужин к нам пришли друзья, однако праздник омрачился глубоким горем Фереште. Она была на грани истерики. После того как ее муж отсидел в тюрьме больше года, ему наконец было предъявлено обвинение и вынесен приговор.

Даже после всего того, что я видела и слышала в этой сумасшедшей стране, я с трудом поверила своим ушам, когда Фереште простонала:

– Его признали виновным в антиправительственных мыслях!