– Эй, высокопреосвященство, подъем! – Сварог
потряс любителя Многоуста за плечо. – Да вставай ты!..
Сварог уже тряс Монаха всерьез. Того мотало, как куклу, в
руках Сварога, но уголовный элемент просыпаться не желал. Ноль, никакой
реакции, все та же блаженная улыбка на физиономии, и не менее громкий храп из
глотки. Ну, раз так…
Сварог применил болевой прием, от которого и мертвый должен
был, взвыв, подскочить и запрыгать от боли по каюте. Мертвый, может быть, и
вскочил бы, Монах же – нет.
Но он же жив! Сварог приложил руку к его голове. Температура
вроде бы нормальная. Так, необходимо срочно определить, где мы находимся, что
за бортом…
Чуть ли не бегом Сварог бросился в рубку.
В рубке картина была не радостнее. В капитанском кресле,
забравшись на него с ногами, спала Щепка. («Осталась после окончания своей
вахты, хотя я настрого приказал отдыхать в свободное время», – мимоходом
отметил Сварог). Босой Медведь спал в штурманском кресле, уронив подбородок на
грудь. Ак-Кина и юнк-лейтенант Игой-Кион сидели, держась за руки, на диване под
картой Гаранда и, разумеется, спали. А окна рубки были плотно затянуты коркой
льда. Изнутри ни черта не разглядишь, значит, надо выбираться наружу…
Дверь на мостик Сварог открыл не без труда – ее крепко
приморозило к косяку. Пришлось отбивать ногой, пока та не поддалась. Внутрь
корабля, как припозднившиеся гости в Новый год, ворвалось морозное облако.
Сквозь него Сварог выбрался на гулкий металл мостика. И наконец-то увидел…
Повсюду, насколько хватало глаз, неприступные, покрытые
снегом горные кручи возносили свои вершины в сереющее вечернее небо. Со всех
сторон… Как великая снежная стена… А их корабль находился в центре огромной
котловины – не иначе, горного озера. «Пронзающий» вмерз в лед. Причем
совершенно невозможно было даже предположить, как он здесь оказался, поскольку
никакого прохода, пусть и замерзшего, в округе не наблюдалось. Прошел, что ли,
подземным туннелем? Как в его, Сварога, сне?..
Было время заката. Пурпурный свет умирающего светила окрасил
снег кровью, горные склоны, изрезанные трещинами и уступами, отливали медью.
Игра света и тени завораживала. Если б сейчас можно было предаваться
созерцательным восторгам – цены бы такому пейзажу не было…
Сварог включил «третий глаз».
– Мама родная!
Реальность вокруг отсутствовала напрочь. Вернее сказать, то,
что он принимал за реальность, глядя нормальным зрением, оказалось сплошным
порождением магии. И все, что окружало несчастный корабль, было чьей-то
колдовской фантазией.
Горы были не белые от снега, а синие, втыкающиеся в небо
(хоть небо-то настоящее) фиолетовыми верхушками. Ближе к подножию горы
становились бирюзовыми, а сковавший скоростник лед в магическом зрении имел
сапфировый цвет. И посреди всего этого калейдоскопа выделялся иссиня-черный,
пульсирующий, как сердце, зыбких, колеблющихся очертаний, сгусток. Или пятно,
как хотите. И к нему отовсюду, словно кровеносные артерии к сердцу, тянулись
жилы небесно-голубого оттенка.
Ну и что там такое, если посмотреть обычным глазом? Сварог
отключил магическое зрение.
Изломленные тени причудливо тянулись через глубокую,
начинающуюся в пятистах уардах расселину, противоположный конец которой терялся
в дымке. У ближнего края расселины на белом снежном фоне отчетливо выделялось
все то же темное пятно…
Хижина – вот что это такое. Небольшой кривобокий домик,
сколоченный, похоже, кое-как и из всякого хлама. Сварогу даже удалось
разглядеть над хибарой тоненькую струйку дыма.
Какие отсюда выводы, господа? А такие: кто бы или что бы не
скрывалось в хижине, оно имеет прямое… прямейшее, а то и главнейшее отношение к
происходящему. И если где-то и можно найти ответ, а с ним и выправить ситуацию,
то только там – в этой лачуге.
Простояв на мостике минут пять, Сварог вконец окоченел. Он
заскочил в рубку, закрыл за собой дверь. Потопал ногами, обняв себя за плечи.
Потом несколько раз присел, помахал руками, сделал десяток отжиманий. Может,
холод – тоже всего лишь чье-то там порождение, но пробирает качественно.
Хорошо бы, конечно, сотворить чашечку кофейку с коньячком…
Но очень не хотелось терять время на пустяки. Некогда. Также некогда, а
главное, бесполезно бить спящих по щекам, трясти их и проводить на них болевые
приемы. Очевидно и несомненно, что и их сон – ягодки с того же магического
огорода. А вот отчего да почему самого Сварога не тронули? Уж не затем ли,
чтобы таким своеобразным образом зазвать в гости? Что ж, раз приглашают, надо
идти.
Сварог снял со стены сабельку – висела, видите ли, в рубке
на ковре небольшая такая коллекция холодного антикварного оружия. Кто-то из
корабельных баловался – может, капитан, а может, и сам верх-адмирал. Молодцы,
спасибо. Шаур, конечно, вещь хорошая, но не на все случаи жизни вещь. Так-то
оно будет понадежней. Сварог вытащил саблю из ножен, пальцем проверил заточку.
Ого! Видимо, хозяин коллекции нагружал своих денщиков работенкой, дабы те не
скучали в походах и на рейде. Сабелька заточена, что у твоего казака.
Вызывать лифт Сварог и пробовать не стал, посмотрев на
горящие в треть накала лампы, – сбежал вниз по узким трапам. Диафрагму
выхода пришлось разводить вручную, вертя какую-то ручку, электромотору
напряжения не хватало. Ну все, можно покинуть «Пронзающий».
Снежная волна налетела на Сварога, едва он вышел наружу.
Точно огненный вихрь, ледяная пыль, несомая шквальным ветром, обожгла лицо и
руки. Вот так здрасьте! Если учесть, что до этого стоял штиль полнейший…
Выходит, нас так встречают. Под порывом ледяного ветра в лицо версия о
приглашении в гости несколько потеряла в правдоподобии. Но в гости мы так и так
зайдем, ждите.
И Сварог двинулся сквозь пургу. Стихия неистовствовала,
ледяная пыль секла кожу, сбивала с ног, швыряла в лицо пригоршни ледяного
крошева. Завывающая, как голодная дикая кошка, пурга пыталась оттеснить,
оглушить, запутать и навеки похоронить в снежном беспамятстве. А Сварог шел
вперед. Ничего не видя в снеговерти, оглушенный штормовыми ударами. Лишь иногда
включал «третий глаз», сверялся с ориентиром – с тем, что было хижиной в одном
зрении и иссиня-черным сгустком в другом, видел беснующуюся вокруг него синюю
круговерть, отключал «третий глаз» и шел, шел, шел. Воздух словно стал твердым
– плотная стена ветра не пускала, лезла в гортань морозным кулаком, норовила
сорвать одежды, опрокинуть, унести… Он падал, но поднимался, вытирал лицо
рукавом и шел.
И вдруг все прекратилось. Разом. Как отрезало. Как рубильник
отключили. Впрочем, может и отключили. Некий магический рубильник – ведь в этом
мире, помнится, очень любят всяческие рубильники… Как бы то ни было, а
воцарилась картина, которую Сварог наблюдал с мостика: штиль, закат, снег в
красках заката, – короче, холодная сказка снежного безмолвия.
– Издеваешься, сука? – пробормотал Сварог, глядя
на хижину и нисколько не беспокоясь, что его могут слышать. – Эксперименты
ставишь? Лады… И об этом тоже переговорим.