Сын погибели - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Свержин cтр.№ 31

— Моего василевса крайне огорчила и встревожила злокозненная вылазка севаста Давида. Тебе, кесарь, лучше всякого известно, что и сам Давид, и отец его долгие годы жили в Константинополе, пользуясь нашим христианским милосердием. Что было между вашими отцами — меж ними и осталось: Империя дала приют беглецу, но не более того. Должно быть, также достославному кесарю ведомо, что мать Давида происходит из знатного рода Музалонов — одного из первейших в ромейских землях. Как прознал император, Давид через богатства родни своей улестил золотом касожского властителя Тимир-Каана, дабы тот помог ему овладеть Матрахой. Сие весьма огорчительно для василевса, ибо если Музолоны пожелали укрепиться на северном берегу Понта вне земель Империи, то, стало быть, имеют замысел скрытно набрать силы для иного деяния. Мудрейший из мудрых Иоанн Комнин полагает, что таким деянием может стать попытка захватить его трон. — Посол прямо глянул в глаза Великого князя. — Однако же это еще не все. Традиционно почитая отца твоего своим родичем и почтенным собратом, василевс желает крепчайшей дружбы и с тобою, кесарь Святослав. А потому всякая причина розни, какая может возникнуть меж твоей и моей державами, для василевса несносна. Любая обида тебе есть также ему обида. Так что если вдруг Святослав почтет, будто не Музолоны, а сам василевс Давида на злодеяние толкнул, то предложение оружною рукой поддержать руссов есть лучшее о непричастности к тому доказательство. Стоит ли говорить тебе, кесарь, что лишь птица с посланием долетит до Константинополя, и наши дромоны в немалом числе устремятся к Матрахе — с воинством и боевыми машинами.

— Что ж, — Святослав забрал бороду в кулак, — предложение дельное. А что за то хочет Иоанн?

— Как я сказал уже, первейшее, что желательно моему государю, — это тесная дружба меж Константинополем и Киявой.

— О том я уже слышал, — заторопил Великий князь. — Далее-то что?

— В знак дружбы и доверия меж нашими державами василевс предлагает дозволить поставить в Матрахе свой гарнизон, дабы не дать кочевому сброду впредь безнаказанно нападать на земли руссов и тревожить Херсонесскую фему.

— Ведомое ли дело?! Ежели там стоять будет ромейский гарнизон, будет ли Тмуторокань землей руссов?

— Матраха — край неплодородный, лесов там нет, торговлишка убогая. К чему василевсу такие владения? Только защитой от общего врага можно объяснить желание прийти на помощь сородичу. Если кесарь опасается пускать ромеев в крепостные стены, что можно понять, памятуя о тех негораздах, кои имели место в прежние годы меж руссами и ромеями, то дозволь в стороне от Матрахи иную крепость нам заложить, чтобы своевременная помощь тебе, кесарь, и всем потомкам твоим могла прийти незамедлительно.

Святослав молча внимал речам патрикия. Невзирая на высокий ромейский титул, которым тот именовал князя, заметить легкую пренебрежительность в голосе было несложно. Но… «Десятки огненосных дромонов, тысячи обученных солдат со сведущим военачальником, боевые машины, продовольствие. О такой помощи сейчас можно только мечтать! И все же подозрительно. Очень подозрительно. Бросать этакий флот да войско, чтоб только помочь соседу отвоевать Тмуторокань?.. Вроде как не друг, не брат. Впрочем, и с братьями в Константинополе расправа недолгая. Отчего ж тогда? Ох, чует мое сердце, задумали что-то ромеи. Да вот только что? Пойди пойми…»

— Я обдумаю слова твои, посол, — гордо объявил Святослав, — и вскоре дам тебе ответ. Пока же хошь в Киев езжай, хошь при войске оставайся. Правда, тут дворцов да теремов нет…

— На то она и война, что о довольстве только поминать. Я останусь с вами, достойный кесарь, — вновь склонил голову посланник. — Ромеи умеют переносить лишения и трудности не хуже руссов. Но поспешите с ответом, если желаете до зимы войти в Матраху.

Король Богемии Отакар числился самым мудрым среди прочих имперских князей. Годы его уже перевалили за шестой десяток, но монарх еще сохранил телесную крепость, а убеленная сединами голова, резкие мужественные черты лица поневоле внушали почтение к богемцу как на совете, так и в военном лагере. Сейчас он с умилением глядел на юную супругу герцога Швабского, как смотрит лев на резвящегося у самых его лап котенка. Впрочем, назвать котенком герцогиню можно было лишь условно. При всей своей прелести юная девица демонстрировала природный ум и немалую восприимчивость, то же, с каким вниманием чужестранная красавица слушала речи Отакара, и вовсе льстило старому королю.

— …Ответьте мне, государь, как произошло так, что большая часть некогда великой империи теперь занята войнами внутри своих провинций? И это в часы, когда враги, откровенные враги христианской веры окружают нас со всех сторон! Еще там, в Константинополе, я читала, будто бы один из императоров не так давно захватил Рим и едва не пленил самого Папу. И будто бы Папа, дабы защитить себя, призвал на помощь богомерзкого Робера Гвискара, с коим прежде вел войну и трижды отлучал от Церкви. В этой летописи также говорилось, что на помощь римскому понтифику Робер Гвискар привел войско сицилийских почитателей Магомета. Может ли быть такое?! Ведь кто есть император, как не управитель земель, врученных ему святейшим престолом? Вера есть столп, коим держится Империя.

— Это так, милая девочка, — согласился седовласый король, — но в жизни натура человеческая всегда возобладает над верой в божественное Провидение.

— Но это путь к погибели! — со слезою в голосе воскликнула Никотея. — Бросьте взгляд за горизонт — туда, где простираются земли Восточной Римской Империи. Все, что сохранено по сей день, невзирая на удары множества врагов и внутренние распри, сохранено только силою веры! Не так ли, мой славный герой?

— Пожалуй, ты права, девочка, — несколько смущаясь от столь лестного обращения, вздохнул Отакар. — Что может быть лучше, нежели одна вера, одна Империя, один народ? Ну да, все это лишь мечты. А ныне — сколько князей, столько и народов. Про веру же — мне ли тебе рассказывать?

— О нет, не мне. — Никотея глубоко вздохнула, демонстрируя на прелестном личике подобие глубокой печали. — Конечно же, я знаю, что христианская вера расколота, точно мечом разрублена, надвое. Но меня не оставляет мысль, быть может, дерзкая… — Она замялась, испытующе глядя на короля. — Но вы же не выдадите меня?

— Я все же надеюсь, что ничего особо крамольного в твоей милой головке нет. Но будь осторожна — враг рода человеческого всегда ходит поблизости, аки лев рыкающий…

— Ища кого пожрать, — закончила его мысль Никотея. — О нет, ничего такого. Я просто хорошо помню, с чего началась распря, приведшая к прискорбному распаду единой христианской церкви. В этой истории тоже не обошлось без Робера Гвискара и его проклятых братьев. Тогда, помнится, они только начали прибирать к рукам земли Южной Италии, в том числе и принадлежавшие ромеям.

— Ну да, в Ломбардии, я помню.

— Святейший Папа тогда заключил союз с патриархом Константинопольским. Вернее, с императором… — чуть помедлила она, — против нормандских разбойников, сменивших лесные дороги на герцогские дворцы. Но в решающий час мои соплеменники не поспели к битве, и Его Святейшество был вынужден сражаться против Отвиллей в одиночку. Его войско было разбито, сам он попал в плен. Именно оттуда, из плена, горечью и обидой были продиктованы послания патриарху Константинопольскому, Михаилу Керуларию, в конце концов приведшие к взаимному отлучению. Быть может, Папа и был прав, видя в нерасторопности ромейских войск личную неприязнь патриарха, но уж и Михаил Керуларий давно был отставлен от дел и почил в бозе, и злополучные братья Отвилли, все как один, наконец, упокоились в земле, и Святейший Папа обрел последний приют в базилике святого Петра, а Церковь, прежде единая, так и осталась расколота ударом меча. И ежели жива она еще, — а крестовые походы недвусмысленно свидетельствуют, что жива, — то не вопиет ли она о единстве?