Фехтмейстер - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Свержин cтр.№ 29

Фехтование, как никакое другое искусство, дает возможность образовывать личность гармоничную, развитую как умственно, так и физически. По сути своей, фехтование — те же шахматы, которые признаются всеми как гимнастика для ума, но только оно требует куда большей скорости и, как бы это поточней выразиться, осмысленности. Ведь как бы то ни было, а шахматы — все же условность, игра, в которой два человека не спеша и со вкусом пытаются навязать противнику свою волю и просчитать ходы, ведущие к победе. Что ж, те же расчет и воля требуются в фехтовании. Но здесь призом является жизнь. Согласитесь, веское основание, чтобы думать быстро. И подчинить себя этой мысли, ведь все то, что сможет продиктовать твои мозг, — Чарновский приложил указательный палец ко лбу, — должно исполнить твое тело.

— Вас послушай, так фехтование следует произвести едва ли не в главные предметы в каждом военном учебном заведении.

— И в невоенном тоже, — усмехнулся ротмистр — Ведь чему в первую очередь учат в наших университетах?

— Чему же? — Лунев заинтересованно поглядел на собеседника.

— Логике. Подспудно она есть во всякой дисциплине, ибо без нее современное мироустройство понять невозможно. Логика — та же шашка, рубить ею получается прекрасно, но вот на что-то большее, увы, она не годится.

— Вы что же, Михаил Георгиевич, уж и логику отрицаете?

— Ну отчего же, господин полковник? Ни в малейшей степени. Логика также неотъемлемая часть фехтования. Да вот, чего далеко холить? — Чарновский указал на свернутый номер «Русской вести», все еще сжимаемый в кулаке Лунева. — Позвольте газетку.

— Если вы намерены подбросить ее в воздух и разрубить, поверьте, меня это не впечатлит. Этак я и сам умею.

— Ах, ну да, ну да. — На губах Чарновского появилась загадочная усмешка. — «Подбросил тогда Салах-ад-Дин тончайший газовый платок и, выхватив из ножен свою дамасскую саблю, в одно движение рассек его на четыре части». Сколько воды утекло, — вздохнул он. — Но успокоитесь Вы — не Ричард Львиное Сердце, я — не Саладин, а посему газету кромсать не буду. — Чарновский взял протянутый контрразведчиком лист с передовицей. — О, даже так? Замечательно! Н-да, само очарование! Вы читали эту статью? — Чарновский указал пальцем на гневный материал «Честного гражданина».

— Именно ее я и читал, ну и, понятное дело, речь господина Родзянко.

— Вот-вот, — кивнул ротмистр. — Человеку, работающему с шашкой, то есть линейной логикой, это и представляется двумя разными материалами, по прихоти судьбы или редактора расположенными в непосредственной близости друг от друга. Но возьмем, ну, предположим, саблю. Путь ее парадоксален. Это оружие весьма маневренно, в руках мастера оно становится буквально вездесущим — никогда не угадаешь, откуда последует новая атака. Но главная цель ее все та же, что и у шашки — поразить врага.

А теперь иллюстрация. Вот здесь, к примеру, сказано, что император окружен людьми, желающими сепаратного мира с Германией. Не останавливаясь на таком обобщении, «Честный гражданин» тычет пальцем в наиболее удобную мишень — немка-императрица и злополучный Старец Григорий. Однако оба эти человека никак не причастны к возможным переговорам. Императрица скорее англичанка, чем немка, уж во всяком случае германской крови в ней не более, чем в самом государе. При этом она на дух не переносит кайзера. А если и желает мира, то ровно так же, как любая мать любого семейства в России. Как, впрочем, и в Германии.

Гришка Распутин — конечно же, не просто лапотный мужик, и дар магнетический у него огромной силы, однако столь глубоко в политические хитросплетения его фанаберии не заходят. Министра, там, поменять или какого архимандрита — другой вопрос, все равно как онучи перемотать, чтобы удобней было. А начинать или прекращать войны — не его забота. Войну он не любит, ну так, а какой, спрашивается, крестьянин, любит войну? Так что атака, как вы сами видите, ложная, отвлекающий маневр.

Но дальше за потоком обвинений следует рассказ о громадных российских потерях и прощупывании кайзером возможности сепаратного мира. Заканчивается же этот содержательный экскурс дежурной пустопорожней трескотней: «Никакие потери, никакие потоки крови не заставят русский народ отступиться от великой идеи единения славянских народов».

Во-первых, непонятно, кто с кем намерен объединяться — те же словаки или не так давно спасенные нами от турок болгары, например, тоже воюют против нас. Без особой охоты, но воюют. Во-вторых, Германия — не Австрия, и ее чаяния далеки от борьбы с панславянской идеей. Выходит, и эта часть сообщения — не более, чем игра оружием, призванная сбить противника с толку и отвлечь внимание от конечного замысла.

Если убрать все словесные мулинеты и финты [9] , статья информирует широкие массы о наших ужасающих потерях, говорит, что дальше они будут еще больше, и объявляет, что Вильгельм ищет мира с Россией. Это то, что остается в сухом остатке. Туше! [10]

Теперь вторая статья, речь господина Родзянко. Вот поглядите: здесь, здесь и здесь, — Чарновский ткнул пальцем газетный лист, — председатель Государственной думы и неизвестный пока нам «Честный гражданин» определенно оперируют одними и теми же цифрами. А вот здесь и вовсе прямая цитата.

Выходит, текст секретной записки кайзера был известен и господину Родзянко, и неведомому корреспонденту в одно и то же время! Я повторюсь — секретной записки. Ну не забавно ли? — Ротмистр аккуратно сложил газетный лист и протянул его Луневу. — А теперь, если и впрямь желаете, выбирайте оружие.

* * *

Всю ночь Лаис трясло как в лихорадке. После ухода Распутина она была столь близка к обморочному состоянию, что к ней пришлось спешно вызывать доктора. Медицинское светило, нащупав пульс больной, заглянув в ее расширенные зрачки, прописало ей какие-то успокоительные порошки и полнейший покой. С порошками дело обстояло проще, но вот покой… Стоило Лаис закрыть глаза, и черная волна вновь накатывала на ее сознание, порождая неведомый прежде ужас. Впервые в жизни беглянка из Карнаве встретила человека, в котором чувствовалась не просто сила, а какой-то пустынный самум или же лесной пожар, поглощающий всё и вся на своем пути. Казалось, этот человек не ведал ни меры, ни жалости. Не помня себя от ужаса, она металась в постели, тщетно пытаясь отогнать жуткий образ, но чернобородый Старец с темно-серыми, точно стальными, сверлящими глазами был неотвязчив, словно тень. Ей представилось, как он оскаливает зубы, и они превращаются в львиные клыки и обагряются кровью. Ее кровью.

— Не оставь меня, Господи! Помоги, заступница божьего народа, Эстер Прародительница! Ведаю я, что грешна перед Тобою, но не гневись на неразумную дщерь твою, сохрани меня безмерной милостью своею!..

Уже давно, едва ли не со дня бегства из Карнаве, не призывала она свою небесную заступницу с таким жаром. Именно с тех дней, а вернее, с той ночи, когда был убит ее отец. Воспоминание о смерти Лайоша Эстерхази буквально подбросило ее в постели.