Я опешил. Откуда на кухне взялся отчим?
Маменька унеслась к отцу в кабинет. Тот сейчас оторвется от написания
любовно-исторического романа и начнет воспитательную работу с сыном. Владимир
Иванович появится в моей жизни позже, спустя много-много лет после смерти Павла
Подушкина. Николетта пока не знает своей судьбы, ей предстоит стать вдовой и…
Минуточку, откуда маленький Вава в курсе дела?
– Ванек, ты дурак, – отрубил
Владимир Иванович и полез назад в рефрижератор.
Дверь «ЗИЛа» заскрипела, противный звук ударил
по ушам, вонзился в мозг, мои глаза внезапно раскрылись, я испытал огромное
облегчение и чуть не свалился с подоконника.
Надо же, я заснул всего на полчаса, но как
глубоко! Слава богу, я давно вырос, и теперь никто не заставляет меня есть
ненавистный молочный суп. Я потер руками гудевшую голову и внезапно понял:
скрип двери холодильника мне не почудился, я слышу его наяву. Не успел я
сообразить, откуда доносится противный звук, как дверь квартиры Лиры открылась,
оттуда выскользнула тоненькая фигурка со спортивной сумкой в правой руке.
– Лира! – обрадованно крикнул я и
начал спускаться по лестнице.
Девушка нервно вздрогнула, завертела головой в
разные стороны, потом догадалась посмотреть в направлении окна, ахнула, закрыла
лицо руками и шлепнулась на сумку.
– Вам плохо? – спросил я. –
Лира, не бойтесь.
– Меня зовут Таня, – пролепетала
девушка, не отрывая от лица ладоней, – Иванова. Лира попросила… сумку…
принести. Вещи ей собрать. Я ничего не знаю. Отстаньте. Уйдите!
– И куда вам велено доставить саквояж?
– Ну… э… не хочу отвечать! Не ваше дело!
Чего пристали!
Я схватил девицу за плечи, легонько встряхнул
и велел:
– Придите в себя! Лира, давайте
поговорим.
– Меня зовут Таня, – упорно врала
глупышка.
– Вы очень испугались, когда Дубовика
убили?
– Да, – всхлипнула дурочка, потом,
спохватившись, попыталась исправить оплошность, – ничего не знаю! Кого
убили? Где?
– Вы потеряли заколку, – ласково
сказал я.
Лира раздвинула пальцы левой руки и посмотрела
на меня.
– Какую?
– Эту.
– И где я ее посеяла?
– Да здесь, в подъезде, – солгал
я, – зашел, смотрю, под батареей лежит. Вещь дорогая, настоящий
«Дмитриес». Она ваша?
– Ага, – прошептала Лира, –
спасибо.
– Точно вам принадлежит?
– На днях купила ее за двести баксов,
могу чек показать, – закивала Лира, – думала, на улице обронила,
очень было жалко!
– Забирайте.
Наманикюренная лапка потянулась к «крабу»,
утыканному чудовищными стразами. Я быстро отдернул руку.
– Точно свое взять хотите?
– Я не воровка, – ответила
Лира, – и уже сказала, у меня чек есть!
– Ладно, тогда объясните, каким образом
«краб» очутился около тела убитого Лени в подъезде Дубовика? – спросил я и
в упор уставился на девушку.
Врать нехорошо, аксессуар обнаружили во дворе
Дубовика, но мне необходимо «сломать» официантку.
Лиру заколотило в ознобе.
– Это не мое!
– Только что вы утверждали обратное.
– Нет, нет, нет, – монотонно
забубнила Лира, потом с надеждой воскликнула: – Меня зовут Таня.
– Иванова? – ехидно продолжил
я. – Вас послали за вещами?
– Да, да, да, – закивала девушка.
Мне надоела дешевая комедия.
– Лира, пошли к вам в квартиру, берите
сумку.
– Зачем?
– Нам надо поговорить.
Неожиданно глупышка повиновалась, она вскочила
и юркнула за дверь, забыв про вещи. Я подхватил неожиданно тяжелый баул и
поспешил за хозяйкой.
Сразу за вешалкой расстилался длинный
извилистый коридор, по обеим сторонам которого тянулись шкафы, набитые книгами.
Лира побежала вперед, а я из чистого любопытства скользнул взглядом по корешкам
и ахнул.
– Прижизненное издание Пушкина!
– Где? – обернулась Лира.
– Да вот оно. На третьей полке! Неужели
вы не знаете, чем обладаете?
Лира подошла ко мне.
– Конечно, знаю. А вот вам откуда
известно, что оно прижизненное?
– Был такой известный библиофил – актер и
писатель Николай Павлович Смирнов-Сокольский, – пояснил я. – Мой отец
тоже увлекался собирательством, но ему было далеко до Николая Павловича. Иногда
папа ездил к Сокольскому в гости, брал с собой меня. Если честно, я очень плохо
знал хозяина, был слишком юн, когда тот умер. Зато его жену, тетю Соню
Близниковскую, я очень любил. Помню, у них были два пса с абсолютно не
собачьими именами Сара и Рива. После смерти супруга тетя Соня повесила в
кабинете портрет покойного. И вот удивительная вещь: если хозяйка начинала
ругать собачек, те сломя голову неслись в рабочую комнату актера и начинали лаять
на его изображение. Но увы, все уже давно умерли, и животные, и тетя Соня, нет
в живых и моего отца. Однако я очень хорошо помню, как он читал книгу Николая
Павловича, в которой тот рассказывал о раритетах своего собрания, показывал мне
фотографии томов и говорил об их ценности, культурной и материальной. Потом,
учась в Литературном институте…
– Вы не из милиции! – с огромным
облегчением воскликнула Лира.
– Нет, – коротко ответил я, решив
оставить в стороне информацию об агентстве «Ниро».
Лира прижалась к одному из шкафов.
– Мой отец тоже знал Сокольского, в
молодости он был принят к нему в качестве секретаря. Хотя на самом деле папа
никогда не служил у Николая Павловича. Просто он хотел писать свои картины. Но
в советские времена заниматься чистым искусством могли лишь те, кто состоял в
творческих союзах, остальным предписывалось где-нибудь служить. А Сокольский
был членом Московской организации писателей и имел право нанять себе
литсекретаря.
– Знаю, знаю, – закивал я, –
кое-кто из моих приятелей пользовался этой возможностью. Трудовая книжка есть,
стаж идет, только писатель секретарю не платит, а тот нигде не работает, пишет
спокойно свои книги или картины. Простите, как звали вашего папеньку?
– Алексей Николаевич
Оренбургов-Юрский, – тихо ответила Лира, – он давно умер.