– Ну дела, – разводила руками Ада
Марковна, всегда занимавшаяся в Союзе писателей скорбными ритуалами, – мне
ничегошеньки не сказали. Может, со стороны художников помогали?
Тема смерти Ирины Юрской стала главной на
кухнях, в салонах и ресторанах, где собиралась творческая интеллигенция. Через
две недели после смерти жены Алексей Николаевич явился на открытие очередной
выставки, не обращая внимания на множество косых взглядов, он разрезал красную
ленточку и пошел пить шампанское. Естественно, живописца за глаза осудили, но
Юрский приготовил сплетникам новую порцию жареного.
Десятого ноября в Дубовый зал Дома литераторов
влетела Роза Дадаева и заорала:
– Вера! Знаешь новость?
Жена писателя Сергеева, мирно жевавшая у
камина фирменного цыпленка-табака, подавилась и сердито ответила:
– Что случилось? Отчего такой крик?
– Оренбургов-Юрский женился, –
завизжала забывшая о приличиях Роза.
Все присутствующие замерли и повернули головы
к Дадаевой.
– Врешь! – выпалила Сергеева.
– Нет, – гордая тем, что стала
первой вестницей потрясающей новости, замотала кудлатой головой Роза, –
только что расписались.
Зал загудел.
– Это неприлично, – старалась
перекричать всех Роза, – даже трех месяцев не прошло после кончины бедной
Ирочки.
Еще через день стали известны новые
подробности. Оказывается, второй мадам Юрской стала некая Варвара, дальняя
родственница Ирины, привезенная из провинции в качестве домработницы.
К Новому году не осталось ни одного человека,
который бы сомневался в произошедшем, теперь все знали суть дела: Ирина застала
Алексея в одной постели с прислугой и выбросилась из окна.
Эта версия объясняла все: поспешность похорон
первой жены Алексея Николаевича, нежелание вдовца устраивать пышные проводы и
неприлично быструю вторую женитьбу. Еще сильнее языки замололи после того, как
у Варвары родилась дочь. Младенца объявили шестимесячным, чем вызвали
улюлюканье толпы.
– Он нас держит за идиотов! –
возмущалась Ада Марковна. – Поймал меня вчера и давай рассказывать про
девочку всякие подробности, как ее в специальном ящике доращивают.
– Вы сложите месяцы, и все
сойдется, – забилась в экстазе Роза Дадаева. – Ребенку, он говорит,
шесть месяцев?
– Врет! – перебила Ада Марковна.
– Ну все равно! Шесть?
– Да.
– Прибавим три месяца со смерти Ирочки,
имеем девять. Все верно, она их в койке поймала и выбросилась, –
резюмировала Роза.
Но сколько ни обсуждай новость, она скоро всем
надоест. Появились новые интересные поводы для бесед, и об Алексее Николаевиче
и Варваре перестали судачить. Новая волна интереса к Оренбургову-Юрскому
поднялась после шокирующего известия: сын живописца от первого брака, мальчик
Юрий, подрос и убил отца вместе с его новой женой. Сводную сестру парень не
тронул, Лира спокойно спала в своей комнате, пока брат опускал на головы
ближайших родственников топорик для разделывания мяса.
На суде убийца держался нагло, он ничего не
отрицал и сделал шокирующее заявление.
На момент смерти Ирины ее сыну Юрию
исполнилось десять лет, и он очень хорошо помнил страшный день. Накануне мама
уехала поздно вечером на дачу, она поцеловала мальчика и сказала:
– Будь умницей, не мешай папе, слушайся
Варю, ложись вовремя спать, я вернусь во вторник.
– Ой, как долго, – заныл Юра.
– Ты же хочешь осенние каникулы провести
на воздухе? – улыбнулась Ира.
Юра тихо вздохнул: учебный год только начался.
– Значит, надо успеть с ремонтом, –
нежно закончила мама и ушла.
На следующий день мальчика в десять вечера отправили
спать. Юра провертелся под одеялом, потом на цыпочках пробрался в мамину
комнату и лег на кровать. У Алексея и Ирины Юрских были разные спальни.
Исходивший от подушек запах любимых духов мамы успокаивал, мальчик натянул на
голову пуховое одеяло, оставил лишь небольшую щель для воздуха и мирно заснул.
Разбудил его резкий стук, Юра раскрыл глаза и
сквозь небольшое пространство между одеялом и матрацем увидел Ирину. Он хотел
воскликнуть: «Мамочка! Ты уже вернулась!» – но слова застряли в горле, вид у мамы
был страшный.
Шагая словно робот, она подошла к окну,
распахнула его, влезла на подоконник… И тут в спальню вбежали папа и Варя.
– Стой, – закричал Алексей
Николаевич, бросаясь к жене, – надо поговорить!
Ирина обернулась, помахала мужу и родственнице
рукой, а потом шагнула вниз. Через несколько секунд послышался глухой удар и
чей-то крик:
– Люди! Сюда-а-а!
Отец добрел до окна, глянул вниз и велел Варе:
– Иди оденься.
– Надо милицию вызвать, – лязгая
зубами, предложила нянька, замотанная в простыню.
– Сам разберусь, – рявкнул отец и,
схватив прислугу за плечи, выпихнул ее в коридор. Кстати, Алексей Николаевич
тоже был почти голый, в одних трусах.
Юра, плохо осознавший, что произошло,
выкарабкался из-под одеяла и побежал в детскую. Сначала он испугался, решил,
что папа и Варвара начнут его ругать за то, что он улегся спать в маминой
спальне. Мальчик юркнул на свою софу, и проделал он это весьма вовремя.
Не успел он натянуть одеяло, как в комнату
вошел отец, одетый в пижаму и халат.
– Юра, – тихо позвал он, потом
настойчивее добавил: – Эй, Юрий!
– Не буди, он спит, – сказала Варя,
тоже успевшая влезть в домашнее платье.
– Думаешь, он ничего не заметил? –
прошептал отец.
– Нет, конечно, квартира большая, где ее
комната и где его детская! Что теперь будет? – всхлипнула Варя.
– Ничего, – тихо ответил
отец, – пошли пока в кабинет.
Пара удалилась, Юра вскочил и кинулся в
столовую. Когда-то кабинет отца и столовая представляли собой единое целое. Но
потом Ирина добыла «стенку», и из одной комнаты вышло две. Никаких кирпичных
преград возводить не стали, поэтому, если сидеть в столовой тихо-тихо, то легко
станешь невидимым участником беседы, которую ведут в кабинете.