Рабы вносили новые урны и конгии с вином.
[152]
— Благословенны времена ушедшие, — вздохнул
Катул, — уже семнадцать лет, как ушел от нас Сулла Счастливый, а мы до сих
пор помним его деяния. Во времена Суллы мы не думали, что полезно, а что
невыгодно государству, сенаторы никогда не задавали себе вопроса — утверждать
или не утверждать его распоряжений. Он делал все для блага Рима.
— Он был кровавым диктатором. И многие тысячи римлян
проклинают его до сих пор, — резко возразил Катон, — этот римлянин
узаконил убийства, расправы без суда, вводя систему проскрипций. Граждане, не
разделявшие его взглядов, уничтожались — разве такой идеал подходит Риму и
нашей республике?
Лукулл усмехнулся. Опровергая Катона, почти криком
одновременно заговорили Катул, младший Марцелл и Пизон Фруги.
— Это был великий римлянин! — кричал Гай Марцелл
простуженным голосом.
— Он обеспечивал стабильность в государстве, —
горячился консул.
— Сулла принес Риму мир и спокойствие после марианских
бесчинств, — доказывал Катул, у которого отец был убит по приказу Гая
Мария.
— Да, — поднял руку Катон, — все правильно.
Но для меня не имеет значения, кто победил тогда — Марий или Сулла. Оба
диктатора одинаково несли несчастья римскому народу. Победи марианцы, и террор
был также неминуем. Хотя превзойти Суллу было трудно. Он сумел и здесь
сотворить, казалось, невозможное, истребляя целые города.
— Мы не будем с тобой спорить, — примирительно
сказал Цицерон, — но нельзя отрицать, что Сулле удалось восстановить
республиканские порядки, обеспечить стабильность в государстве. А его диктатура
лишь необходимое условие для гарантии мира внутри страны.
Катон тяжело вздохнул и усилием воли заставил себя
промолчать.
— Но мы обсуждаем проблемы сегодняшнего дня, —
продолжал Цицерон, — и по примеру предков должны обеспечить стабильность и
мир в Риме.
— Конечно, — сразу поддержал его Агенобарб, —
мы обязаны продумать наши действия.
— Нужно провести триумф Помпея, — снова вступил в
разговор Марк Марцелл. Его полные губы были испачканы жиром куропаток, и,
вытирая их пальцами, он добавил: — Полководец имеет на это право.
— Обязательно, — неожиданно для всех горячо
поддержал Марцелла Цицерон, — свой триумф Помпей заслужил. Мы уже
оттолкнули в свое время Марка Лициния Красса.
Лукулл разозлился.
— Ты хочешь сказать, что другие триумфы были
незаслуженны?
— Конечно, нет, — Цицерон усмехнулся, — но мы
не можем отказывать Помпею по всем пунктам. В конце концов, празднование
триумфа не есть утверждение его указов.
— Согласен, — сказал Катул, быстро понявший, в чем
дело.
— Вы слышали новость? — спросил Пизон
Фруги. — Вчера в Рим из Греции вернулся Марк Эмилий Лепид.
— Во имя Минервы, богини мудрости, великие боги,
помогите нам сохранить спокойствие, — прошипел Катул, — в свое время
его отец
[153]
доставил много неприятностей Риму и всем нам.
Хвала Помпею, тогда он разгромил мятежника. Теперь его сын может пойти по пути
отца.
— И тогда вам снова понадобится Помпей? —
насмешливо спросил молодой Сципион.
— Тогда нам понадобятся римские армии, — зло
ответил Катул, — а достойного полководца мы найдем. Когда это нужно было
во имя Рима, я сам предложил встречу в термах Минуция.
— Лепид может стать возмутителем спокойствия, как
Клодий, и нам будет трудно справиться с их отрядами, — вздохнул Пизон,
поднимая чашу с вином.
— У нас должны быть свои, не связанные рамками наших
законов отряды молодых людей. Как в свое время Мария поддерживали банды Квинта
Сертория, — предложил вдруг Катул.
Идея всем понравилась.
— У нас есть такой римлянин — плебей Публий Сестий. Он
ненавидит Лепида, считая его отца виновным в разорении своей семьи. Если ему
помочь деньгами, то он может собрать необходимых людей, — предложил Марк
Марцелл.
— А против Клодия у нас есть хорошая кандидатура — это
Анний Милон. Его пока недостаточно знают в Риме, но в Остии, куда он приехал в
прошлом году, ему нет равных. Его любят плебеи, вольноотпущенники, рабы.
— Он способен стать еще большим негодяем, чем
Клодий, — цинично заявил Агенобарб, разминая затекшие руки.
— Очень хорошо, — обрадовался Цицерон. — Это
то, что нам нужно.
— И как можно быстрее, — добавил Пизон Фруги.
Молчаливый Катон поднялся с ложа.
— Благодарю за угощение, Катул. Мне завтра нужно быть в
Сполеции.
— Да хранит тебя Сильван
[154]
в
пути, — пожелал ему на прощание Катул. — Рим превыше всего, —
старческим ворчливым голосом пробормотал он, — помни всегда об этом.
Цицерон, понявший, от чего уходит Катон, в ответ на его
горький взгляд пожал плечами.
«Я принимаю правила игры», — словно говорил его жест.
Катон вышел из триклиния, миновал перистиль и атрий. Уже на
улице, взглянув назад, он прошептал какое-то ругательство и стремительно
зашагал к своему дому.
Вольноотпущенник Катула, провожавший его домой, испуганно
держался чуть позади.
Через три дня умер старый сулланец и глава партии оптиматов
Квинт Лутаций Катул. Катон, приехавший на похороны консуляра, принял участие в
траурной церемонии прощания. Но на предложение Цицерона выступить ответил
отказом. Он еще не знал, что совсем скоро, кроме впавшего в безумство Лукулла,
ни один римлянин, принимавший участие в этой вечерней трапезе, не умрет
собственной смертью.
Катул был единственным и последним.
Глава XLII
Ты, из потемок таких дерзнувший
впервые воздвигнуть
Столь ослепительный свет, озаряющий
жизни богатства,
Греции слава и честь!
За тобою я следую ныне
И по твоим стопам направляю
шаги мои твердо.
Тит Лукреций Кар
За пять дней до октябрьских календ года 693-го со дня
основания Рима попавший в город чужеземец увидел бы зрелище, равного которому
Древний мир еще не знал.
В этот сентябрьский день началось триумфальное шествие по
городу квадриги
[155]
Помпея.