ЧУДО № 40
В ПАСТИ ВОЛКА
С вечера Урбино накрыла плотная серая туча, пришедшая с Апеннин. Из тучи, частью её, возник волк, крадущийся по улицам невидимо для Шарлотты, для которой всякая лампа светила сквозь туман, как глаза зверя, выхваченные из ночной тьмы фарами автомобиля. Она осторожно шла, направляясь к магистратскому суду, и уже могла бы заявить под присягой о реальности скачущих дельфинов, затянутых паутиной кораблях, летящих на всех парусах, ангелов, наяд, сирен. Перебираясь через облачные озёра на площадях, она скользила рукой по стенам и домам, с облегчением чувствуя под ладонью замшелую чешую рептилий, но, чтобы пересечь пустоту улочек и дорог, требовалось, положась на удачу, прыгнуть в неведомое; Призрачный, отрезающий от внешнего мира туман, булыжник мостовой под ногами, блестящий и скользкий от осевшей влаги, — всё это создавало впечатление, будто она взбирается по каменистому склону гористого острова, а не по городской улице.
Серый человек, походящий на смутную тень, который следил за ней, поднял воротник пиджака и подумал: хорошо бы сейчас оказаться в Риме. Туман сгустился вокруг него, стирая его контуры, делая его бледным и размытым, как лёгкий акварельный набросок, и он двинулся за Шарлоттой; струи тумана потянулись за ним, как разматывающиеся нити его шерстяного костюма.
— Эта погода его обезглавила, — сказал мэр жене, выходя из дому и увидев, как низко стелющаяся туча закрыла голову живой статуи Рафаэля. — Чао, Фабио! — крикнул он, но статуя не услышала его: все звуки, как и краски, глохли, искажались в тумане. Осиная жалоба мопедов и трёхколёсных грузовых мотороллеров отскакивала в лицо их водителей, а шаги прохожих, казалось, раздавались ближе, чем на деле, отражаясь от тумана. — Словно у всех в Урбино пустота под ногами, — пробормотал мэр.
Бледный прибой накатывал на здание суда и отступал от него. Шарлотта дважды прошла мимо, пока не увидела в редком разрыве тумана входные двери. Вдруг раздался звук мопеда, и она едва успела отскочить в сторону от пронёсшейся «ламбретты», полностью, кроме мокасин седока и нижней части колёс, скрытой влажным облаком тумана. Тоже почти ничего не видя, Паоло обругал женские туфли на низком каблуке (не узнав в них туфли Шарлотты) и тёмно-синий костюм, обрезанный сверху по талию. Его мысли были далеко от дороги. Вчера вечером он почти три часа прождал Донну. Закончилась одна passegiata и началась вторая, прежде чем он покинул кафе, в котором они условились встретиться. Регистраторша в отеле, где жила Донна, заявила, что не видела её тем вечером, но она лишь час назад заступила на службу. Разумеется, она передаст, что заходил Паоло. «Если девушка позвонит». По её скучному голосу было ясно, что вряд ли она выполнит обещание.
В полночь, сделав хмельной круг по всем урбинским кафе, Паоло вернулся в отель. На сей раз регистраторша, ничем не обрадовав, удостоила его покровительственным взглядом, каким соблазняли всякие уродины, не чета Донне. Паоло сделал ещё один круг по кафе и отправился домой, чтобы провести несколько предрассветных часов без сна, раздираемый сомнениями: один внутренний голос защищал Донну, другой, голос адвоката дьявола (удивительно похожий на голос Фабио), выдвигал более вероятные варианты: ведь не в первый раз такое случается, да? Но сейчас что-то иное! Богатый поклонник? Предложение сниматься в интересном фильме?
Этим утром он встал раньше матери. «Впервые с тех пор, как ты был полугодовалым! Эти чудеса уже случаются и в моём доме, Паоло!» Первым делом он поехал в отель Донны. Новая регистраторша, отвлекаемая телефоном, трижды переспросила его и Донны имена. Да, наконец решила она, кажется, американка звонила. «Может, из Рима?»
— Из Рима!
Ну, не знаю. «Или какая другая американка». Но тут её блестящие ногти потребовали немедленного к себе внимания.
Насколько было известно Паоло, единственным знакомым в Риме у Донны был продюсер, устроивший ей эту работу у Джеймса, поэтому Паоло позвонил Джеймсу и устроил скандал, но так и не узнал ни имени продюсера, ни номер его телефона. Джеймс сказал, что пора ему повзрослеть, девица, наверно, у Антонио, оператора, и в эту самую минуту они… Паоло швырнул трубку и сел на «ламбретту» с намерением обшарить все отели и пансионы в Урбино и вокруг.
♦
Такой невероятный туман изображали Уистлер и Тернер, но Рафаэль — никогда; небо на его картинах неизменно сияюще ясное, размышляла Шарлотта, разглядывая свидетелей и других зрителей, медленно возникавших на ступеньках суда, моргающих и неуверенных, как паломники, что сходят на причал затянутого туманом порта. Они не отбрасывали тени в этом бледном свете и казались бесплотными, как дантовские потерянные души в лодке.
Ещё более призрачной была фигура человека с глазами цвета шифера и в сером костюме, который расположился в кафе напротив суда, заплатил, чтобы к нему за столик рядом с телефоном-автоматом никого не подсаживали, и, развернув римскую газету, принялся терпеливо ждать.
♦
Войдя в здание суда, Шарлотта увидела, что слушание должно проходить в зале таком тесном, что, кроме непосредственных свидетелей нападения на картину Рафаэля, там могли разместиться лишь ещё несколько человек. Паоло объяснял ей, что на подобном udienza preliminare, предварительном слушании, свидетели не обязаны присутствовать, и магистрат будет опрашивать только тех, кто непосредственно причастен, — арестованного, полицию и пострадавшего. Однако, принимая во внимание, что пострадавшей здесь является картина, а нападавшая — полубезумная глухонемая, общение с которой ещё более затруднено из-за действий полиции, в обычную процедуру внесены изменения с учётом этих обстоятельств.
За исключением немой, сопровождавшей её медсёстры и графини, в зале были одни мужчины в костюмах. «Сила единообразия», — подумалось Шарлотте, оглядывавшей этот действенный камуфляж тёмно-серых и тёмно-синих тонов. Уплотнившийся уличный туман. «Должность не позволяет, старина», — представилось ей, говорят безликие костюмы, когда их просят постоять за какие-то застарелые принципы, оставшиеся после последней химчистки.
Она узнала деда Фабио, Лоренцо, неторопливо прошедшего мимо неё в первый ряд, где сидели граф с женой.
— Дадо, не возражаешь, если я присяду рядом с тобой и Гретой? — сладко сказал он, отчего взгляд графа стал ещё напряжённее.
— Чтобы ты чувствовал поддержку старинного друга семьи, — добавил Лоренцо.
— Не возражаю… я… пожалуйста, доктор, присаживайтесь.
Лицо графа ещё больше побледнело — будто слова Лоренцо означали угрозу, а не солидарность, решила Шарлотта. Она думала о Паоло, опаздывавшем, по своему обыкновению, и об отсутствии Донны, главной свидетельницы. Однако никто не ждал, что это предварительное слушание будет чем-то большим, нежели пустой формальностью, бумажным отчётом, что судебная процедура осуществляется должным образом. Не было предпринято никаких мер безопасности для защиты свидетелей, которые, как предполагалось, своими показаниями подтвердят почти неизбежное заключение: что нападение немой на картину вызвано её паранойей, а её немота есть результат одиночества или слабоумия.