— Когда я был мальчишкой, мне было интересно, удастся ли союзникам убрать все мины, заложенные отступавшими наци в стены Урбино. Взорвались не многие, но просто чудо — как и огромная работа, проведённая командами британских сапёров после освобождения, — что город не был уничтожен. Если бы он взлетел на воздух… ну, это был бы настоящий fall delle Muse, который привлёк бы всех осьминожков.
— Настоящий — что?
— Костёр муз.
Какое всё-таки странное смешение представлял этот человек: в одну минуту сущий варвар, а в следующую сыплет литературными аллюзиями!
— Вы имеете в виду Савонаролу, его костёр амбиций?
[91]
— Нет, я говорю о том, что случилось на нашем побережье в Анконе. Там загорелся Театр муз, и на огонь всплыли тысячи осьминогов. Тогда анконцы (большие любители полакомиться осьминогами) попрыгали в лодки и вылавливали маленьких осьминожков прямо голыми руками, а потом готовили в белом вине со свёклой, как делают здесь. Мне они больше нравятся просто с оливковым маслом и лимонным соком. А теперь надо дать кролику вернуться в свою нору.
Увидев, что Шарлотта колеблется, он проговорил: «Идёмте немедленно!» Проговорил жёстко и крепко взял её за руку.
— Итак, вы видите, — сказал он, когда они вновь вышли на свет, — что она совершенно довольна тем, как живёт, У неё есть всё необходимое… Кстати, чуть не забыл… — Он достал из кармана два газетных свёртка и положил у церковной двери. — Сыр и шоколад — ей нравится мой домашний шоколад, — и ещё две газеты для стен.
Но Шарлотта никак не могла забыть того, что он сказал ранее; может ли быть, чтобы немая не знала, что война давно кончилась? Эта мысль ужаснула её. Как если бы кто-то в военном Лондоне укрылся в подземном убежище во время блицкрига и так там и остался, страшась смерти, когда весь остальной мир вернулся к жизни.
— Необходимо что-то сделать… Что если она в конце концов окажется не немой? — сказала Шарлотта так тихо, что удивилась, когда Прокопио огромными ручищами развернул её лицом к себе.
— Вы обещали, что будете молчать, если я всё вам покажу! — рявкнул он.
— Да, но… да, обещала, обещаю!
Он отпустил её плечи:
— Не вмешивайтесь, это очень опасно. Здесь Муте ничего не грозит. Мы присматриваем за ней. Но если кто-нибудь хотя бы подумает, что она может говорить, она — труп! Оставьте её в покое!
— Да, оставлю, обещаю, — удалось выдавить Шарлотте. — Но, пожалуйста, не смогли бы вы объяснить? Вы явно знаете что-то о том, кто она, что с ней случилось… Вы сказали, это опасно… Откуда исходит опасность? От кого?
Прокопио яростно крякнул и размашисто зашагал к Джипу. Шарлотта медленно последовала за ним; когда она подошла к машине, он сидел, так сильно сжимая руль, что вены под вздыбившимися чёрными волосами на руках взбухли. Несколько минут они сидели молча, Потом Прокопио поднёс к лицу Шарлотты свои запястья со шрамами.
— Вы думаете, я пытался покончить с собой, так, синьора Пентон? Вы ошибаетесь. Что я пытался, так только рассказать об этом, а не покончить с собой, хотя некоторые называли такую попытку самоубийственной. Я был молодой, слишком рьяный полицейский, которого оставили подыхать. Меня подвесили, как пугало, и оставили подыхать.
— Кто это сделал, синьор Прокопио?
ЧУДО № 25
ИСИДА И ЕЁ ЗНАМЕНИТАЯ ЧЁРНАЯ МАДОННА
Донну задела сухая короткая записка, которую вручила ей консьержка в пансионе «Рафаэлло». Почему Шарлотта не могла позвонить? На кой чёрт было оставлять эту паршивую записочку, такую официальную и такую английскую? Она вышла на узкую мощёную улочку и едва не столкнулась с Паоло, слезавшим со своей фисташково-зелёной «ламбретты». При виде его обрадованной улыбки Донна сразу повеселела.
— Шарлотты нет, — сказала она. — Мы должны были встретиться, но она меня обманула.
Он поцеловал её по разу в каждую щёку, а когда она оторвалась от него, взял ладонями её лицо и долго глядел ей в глаза. Она была уверена, что он хотел поцеловать её в губы. Когда этого не произошло, она сказала:
— И это всё? В чем дело?
Он покачал головой, продолжая смотреть ей в глаза.
— В чем дело, Паоло? — У неё перехватило дыхание, словно он пытался вырвать у неё признание.
Он неожиданно улыбнулся.
— Мы, в Италии, целуемся трижды, — сказал он и поцеловал её снова, но лишь в щёку. Не отпуская её лица, он прошептал: — Наверно, у нашей Шарлотты появился любовник!
Донна так не думала, только не у Шарлотты, с её туфлями без каблуков и платьем мешком.
— Скорее всего корпит над этой вашей порезанной картиной.
— Нет, об этом я и пришёл сказать ей. Рафаэля тайком перенесли в герцогский дворец на попечение монсеньора Сегвиты, епископа-следователя из Рима.
— Зачем? Как?
— Это целая история… — Паоло коснулся поцелуем её руки. — Пойдём выпьем кофе или чего покрепче! А ещё лучше, выходи за меня! Тогда я смогу рассказывать все мои истории в уютной обстановке, а не здесь, на улице.
— Выпить кофе было бы замечательно.
Он бросил взгляд на часы и быстро добавил:
— У меня назначена встреча, прямо сейчас, не пойти нельзя, но через… через час, хорошо? Мы могли бы встретиться в кафе Прокопио, а? — Он снова чмокнул её и, не успела она возразить или отказаться, оседлал «ламбретту», крутанул газ и, оставив чёрный резиновый след, умчался.
Делать было нечего, и Донна решила побродить по городу, взглянуть на маленький бродячий цирк и ярмарку, которые расположились на одной из немногих ровных площадок за городскими стенами. Она увидела, что несколько аттракционов сняли, причём совсем недавно, ещё видны были квадраты, круги и прямоугольники бледной, призрачной травы — тень карнавала на том месте, где стояли карусели и аттракционы с электрическими автомобильчиками.
То, что ещё оставалось, придавало территории ярмарки впечатление одичалости, недолговременное™, не то что громадные коммерческие предприятия, виденные Донной в Канаде. Возле некоторых фургонов паслись привязанные козы, по всему лугу рыскали в поисках объедков свирепого вида дворняги. Она слышала, как один из псов утробно зарычал, пробегая мимо клетки, по которой ходил туда-сюда тигр, такой старый и тощий, что его полосатая шкура обвисла, как плохо натянутая обивка дивана.