И голос его был низок и тих, как скользящий по коже мех.
— Ma petite, впусти меня. Впусти. Не оставляй на
холоде.
Я открыла рот сказать «конечно» и закрыла его. Когда-то,
когда мы были связаны куда меньше, чем сейчас, он брал у меня энергию, не
отворяя кровь. Это было, когда в город завалились страшные чужие вампиры, и мы
не могли перед ними показать слабость. А если бы они выяснили, что слуга
Мастера Города не позволяет ему брать у себя кровь, они бы сочли это очень
большой слабостью.
Ему нужно было подпитаться, отчаянно нужно было.
— А в чем дело? — Я обрела голос, хриплый, совсем
не такой бархатный, как у него. — Отчего ты столько потерял энергии?
— Я сделал все, что можно было сделать издали, чтобы
облегчить тебе жизнь.
Я подняла руку, дотронулась до его щеки:
— Ты себя опустошил ради меня.
— Ради твоего душевного спокойствия, — прошептал
он, и его голос прокатился у меня по позвоночнику капелькой воды, щекочущей все
ниже и ниже.
— Тебе нужно есть, — сказала я.
Он слегка кивнул; мои пальцы ощутили движение прохладной
кожи. А у меня в голове он шепнул:
— Если я должен держать Примо под контролем, то да.
— Ты не о крови, — сказала я.
— Не о крови, — подтвердил он и другой рукой
коснулся моей заклеенной щеки. — Ты ранена?
— Не сильно, — ответила я уже почти своим голосом.
Я поняла, что он отодвинулся, давая мне подумать. Не то чтобы он должен был это
сделать, но он хорошо меня знал. Если бы он сейчас не дал мне думать, я бы
разозлилась. Потом.
— Ты не про то, что мы делали, когда в городе были
члены совета? Ты чего-то другого просишь.
Голос у меня в голове:
— Что-то случилось из-за твоей связи с Натэниелом и
Дамианом. Во всем стало больше силы, но и нужно её тоже больше. Я слишком долго
себе отказывал, ma petite.
Его ладони скользнули вдоль линии моего подбородка, взяли
моё лицо лодочкой, и пальцы ушли в теплоту волос. Я услышала его мысль, что он
греет руки в моих волосах. Так ему было пусто, холодно, голодно. Никогда я его
таким не видела. Никогда.
Это был не его голод. Я повернулась посмотреть на Натэниела,
который отошёл прислониться к стене. Он был не настолько близко, чтобы так
излучать голод. И посмотрел на меня чистым взглядом лавандовых глаз. В голове я
его не ощущала, были только Жан-Клод и я, но даже при этом голод его ощущался
как голод Натэниела или Дамиана по прикосновению.
Поглядев в эти невероятно тёмные синие глаза, я шепнула:
— Тебе достался их голод.
А он сказал вслух:
— Боюсь, что да.
— Что можно сделать? — спросила я.
— Впусти меня, ma petite, впусти за свои прекрасные
щиты.
Голос его прошелестел по коже, будто атласом по голому телу.
Я поёжилась, и только холодное прикосновение его рук помогло
мне справиться с подкосившимися коленями. Глядя в эти глаза, в это лицо, я
шепнула:
— Да.
Его лицо заполнило мои глаза, и губы его коснулись моих. Я
ждала, что он схватит меня в объятия и поцелует со всем неистовством своего
голода, но этого не случилось. Он лишь касался меня ртом, и едва-едва. Я сама
прижалась к нему, подняла руку его коснуться, но он положил руку мне на плечо,
удерживая. Через секунду я поняла, почему он так поступил: потому что вся душа
моя выплеснулась в губы, вся моя суть превратилась во вкус на губах. Сила,
магия, моё сердце и душа — все было в этом лёгком касании губ. Я раньше думала,
что мы утоляли ardeur друг другом, но ошибалась. Он едва-едва пил с моих губ,
осторожно, и хотел куда большего. Я ощущала это, чувствовала его голод. Но он
сдерживал меня руками, лежавшими на моих плечах, хоть я и стремилась сократить
расстояние. И я знала его знанием, что голая кожа — это голая кожа, и полное
прикосновение может меня просто осушить.
Такого осторожного поцелуя я в жизни своей не знала, и
такого неутолённого желания поцелуя — тоже. Я слегка постанывала, потому что
хотела куда большего. Намного большего.
Когда он отодвинулся, пятнышко помады алело у него на губах.
И на щеках появилась едва заметная краска. Он был как холод зимы, едва тронутый
легчайшим прикосновением марта, когда тепло ещё только обещается, не всерьёз,
не сейчас, а лишь далёкая надежда. Но надежда лучше её отсутствия.
Он судорожно сглотнул слюну, веки его затрепетали, на миг
закрывшись, и тогда он выпрямился, твёрдо удерживая меня за плечи.
— Это лишь лёгкая проба того, что мне нужно, ma petite.
— Не останавливайся, — попросила я.
Он улыбнулся, но печально.
— Пусть ослабеют все эффекты, а потом ты мне скажешь, получу
ли я больше.
Я покачала головой. О чем это он? Конечно, конечно получит!
— Это моя вина, ma petite. Я попросил тебя впустить
меня за твои щиты. Я не думал, что ты снимешь всю защиту своего достаточно
существенного арсенала. И это ошеломило нас обоих. — Он смотрел на меня,
будто увидел во мне что-то новое — или кого-то нового. — Я должен заняться
нашей почтеннейшей публикой.
Он чуть не прикоснулся ко мне снова прощальным поцелуем, но
отодвинулся и велел кому-то:
— Кто-нибудь, побудьте с ней, пока она не придёт в себя
совсем. Нет, не ты, она ещё не совсем в себе. Я думать боюсь, что она может
сделать, если ты сейчас её коснёшься.
Голос его, когда зазвучал снова, заполнил весь клуб, отдался
в самых тёмных уголках — и при этом казался интимным, будто что-то шептал тебе,
и только тебе.
— Примо прошёл сквозь кровь и огонь, чтобы возродиться
сегодня для вас. На ваших глазах он превратился из воина кошмаров в любовника
грёз.
— Слишком они напуганы, никто не поверит.
Это был голос Натэниела. Я повернулась на голос, но лицо
было другое. Натэниел стоял чуть поодаль, а Байрон — настолько близко, что меня
это испугало. Ему ещё и трехсот лет не было, и обычно он передвигался как
человек. Силы у него большой не было и никогда не будет, но сегодня я даже не
знала, что он так близко от меня. И это меня отрезвило больше, чем что-либо
другое. Я не услышала слабейшего из новых вампиров, которых пригласил в город
Жан-Клод. Плохой некромант. Двойка.
— Ты никогда его не видел, когда он вот так
напитается, — сказал Байрон. — Смотри.
Я подавила в себе желание посмотреть на Жан-Клода и стала
смотреть на публику. Глаза расширенные, лица бледные или раскрасневшиеся.
Кто-то из посетительниц ещё прятался под столами. Если бы драка не отрезала их
от выхода, они бы удрали. Не хватало только таблички над ними «Напуганные до
смерти». Наверное, дело в таком количестве пролитой крови, какой им в жизни
видеть не приходилось. Действительно, страшновато выглядит.