Глядя на публику, я соглашалась с Натэниелом, но когда я
глянула в спину Жан-Клода, обращающегося к ним, то… ну, в общем, я отвернулась.
Мне пришлось отвернуться, потому что тяга к нему никуда не делась. Мне
говорили, что эта тяга касаться его — обычная тяга слуги к мастеру, но я в это
до конца не верила. А вот сейчас — да.
Я стала смотреть на Примо. Он ещё стоял на коленях, с
глуповатым видом, окружённый полукругом охранников в чёрных рубахах. Он глядел
на меня, и в глазах его было страдание. Когда он заговорил, его не услышали за
столами — только я и охранники, да ещё вампир и леопард у меня за спиной.
— Ты меня поймала.
Я открыла рот, чтобы сказать, что я не нарочно, но кто-то
тронул меня за левое запястье, и я дёрнулась от острой мгновенной боли.
Повернувшись, я увидела, что это Байрон.
— Отпусти.
Он разжал пальцы, выпуская мою руку, и шепнул:
— У тебя идёт кровь. Жан-Клод велел мне быть при тебе.
Позволь перевязать твою рану.
Лицо у него было ещё моложе и невиннее, чем у Натэниела.
Ему, видно, ещё и двадцати не было, когда его обратил его прежний мастер.
Волосы у него были светло-каштановые, и спадали свободными локонами, открывая
шею и клин белой кожи на груди. Я вспомнила, что кто-то говорил, будто студенты
колледжа хотят устроить Байрону обструкцию. Значит, это он был тогда на сцене.
Он был ниже меня ростом и худ — как юноша, ещё не
возмужавший, и теперь ему уже не возмужать никогда. Стали бы у него шире плечи,
вырос бы он ещё — теперь никто не узнает. Он мог бы поднимать тяжести и
прибавить, он даже это делал, по настоянию Жан-Клода, но никогда ему не иметь
такого тела, какое было бы, если бы убивший его вампир подождал ещё
годик-другой.
Глаза у него были серые и занимали почти все лицо — огромные
глаза цвета самого густого тумана, непроницаемой туманной стены.
Мне пришлось встряхнуть головой и податься назад — вот черт!
Байрон почти подчинил меня глазами. А это должно было быть невозможным.
Жан-Клод сказал, что я убрала все свои защиты. Я этого не собиралась делать.
Скорее, это Жан-Клод убрал все мои защиты. Но Байрон все же не Жан-Клод. Его я
могу держать на расстоянии.
Я закрыла глаза и стала делать недавно усвоенные дыхательные
упражнения. Сосредоточься в середине собственного тела. Соберись в одну точку и
спустись по линии, уходящей в самую землю. Марианна называла это «заземлиться»,
и слово это точное. Заземлиться, приземлиться, надёжно стоять на земле.
Но трудно было сохранять сосредоточенность, когда звучал
голос Жан-Клода, и, закрывая глаза, я от него не избавлялась.
— Кто из вас не желал бы укротить дикарское сердце? Взять
мужчину и преобразить его до неузнаваемости? Превратить его в того, кого вы
желаете видеть? Примо склоняет колени перед вашей красотой, и он — тот, кого вы
из него сделаете. Он вознесётся и падёт по вашему желанию.
Я почувствовала, как Жан-Клод подошёл и встал между мной и
Примо. Даже с закрытыми глазами, ища нематериальной опоры, я ощущала его
присутствие, и он развеивал мою сосредоточенность, как развеивает дым машущая
рука. Открыв глаза, я увидела, как он легчайшими прикосновениями трогает лицо Примо.
— Покажи им это великолепное тело.
Примо покачал головой. Он не хотел играть в эту игру.
Я ощутила, как изогнулась воля Жан-Клода, охватывая Примо
как питон. Вспышка тепла пронизала Примо, выпущенная Жан-Клодом. Я даже шагнула
к ним ближе, и Байрон оттянул меня обратно.
— Я бы не советовал, — сказал он, и снова я
ощутила тягу этих серых глаз, будто меня завернули в теплейшее одеяло.
Примо встал, и я не смогла не обернуться к ним снова.
Великан вцепился ручищами в чёрную рубаху, пропитанную кровью, и разорвал её
как бумагу. Обнажённый до пояса, он был великолепен — если вам нравятся
гиганты. Это не была массивность, которую даёт поднятие тяжестей — это такой он
был.
— Кому же достанется первый его поцелуй? — спросил
Жан-Клод.
Я ощутила движение ещё раньше, чем повернулась к публике.
Страха уже не было — его унёс голос Жан-Клода. Я видела лишь воодушевление и
разве что неуверенность, но потом взметнулось несколько рук, держащих деньги, и
тут же следующие, следующие. Первым быть никто не рвался, но никто и не хотел
оставаться в стороне.
Байрон вежливо потянул меня за плечо:
— Анита, эту рану надо перевязать. Пойдём за сцену.
— Он прав, — сказал Натэниел, оказавшийся уже
ближе. Настолько близко, что я увидела брызги крови на лавандовой рубашке.
Очевидно, он был ближе к Примо, чем мне помнилось. Но у меня мысли путались,
будто я несколько сама не своя с самого прихода сюда. Что же это со мной?
— Ладно, — кивнула я.
Байрон с Натэниелом отвели меня за кулисы, но глаза мои
смотрели в зал. Шатенка из переулка гладила кожу Примо ладонью, и эта кожа была
гладкой и чистой, без крови, без следов борьбы. Она его лапала, но смотрел он
на меня. Глаза его молча молили о помощи, но я не понимала, почему.
Жан-Клод коснулся его голой спины, и лицо Примо обратилось
опять к этой женщине. Теперь на нем не было смущения. Была одна только похоть,
и в этот момент я поняла: им управлял Жан-Клод. Он манипулировал вампиром не
меньше, чем публикой. Женщины пришли за толикой сладострастного развлечения,
Примо явился, чтобы стать Мастером Города, а вместо этого превратился в актёра
«Запретного плода». Он поцеловал шатенку, будто хотел выпить её до дна, будто в
этом поцелуе была вся его жизнь. Когда он отпустил её, и ближайший охранник
помог трепещущей даме сесть на стул, руки с деньгами взметнулись по всему залу.
«Милости просим в шоу-бизнес, Примо», — подумала я.
Глава 36
Закрылась дверь, и стало тихо, как по волшебству. Закулисное
пространство звукоизолированно, но сегодня дело было не только в этом. Как
будто после этого я смогла думать — думать нормально. Я знала, что иногда мне
мешает мыслить близкое присутствие Жан-Клода, обычно — прикосновение. Сегодня
достаточно было быть в одном помещении.
— Что творится? — спросила я.
— У нас тут есть аптечка в гримуборной, — сказал Байрон
и попытался вывести меня в дверь направо.
Я отобрала у него руку и посмотрела на Натэниела:
— Я правильно слышала, что Жан-Клод сказал тебе меня не
трогать?
Он кивнул.
— Он не знает, чем это может обернуться.
Лицо его было очень мрачно, серьёзно. Он снова стал
осторожен в моем присутствии, и я не знала, почему.
— Я что-то пропустила? — спросила я.
— У тебя капает кровь, — сказал Байрон, показывая
на мою руку.
Струйка крови — кап-кап-кап — стекала на белый пол. Так
здесь было все бело и пусто, что алое пятнышко казалось громким, будто цвет был
звуком.