– Почему так?
– Я выполнила все требования этикета вампиров, так что
либо ты меня отпустишь, либо я позову своих стражей, и они тебя заставят.
– Тебе нужна помощь, чтобы от меня освободиться? –
спросила она снова тем же певучим голосом.
– Если я не собираюсь в тебя стрелять, то да.
Подошедший сзади Грэхем сказал тихо:
– Анита, скажи одно слово, и мы ее уберем.
В его голосе слышалась большая охота это сделать, или же
просто злость. Его можно понять – Теа перешла от рисовки к явной и вульгарной
грубости.
– Теа, – сказал подошедший с другой стороны
Сэмюэл, – не надо так.
Она обернулась и посмотрела на него:
– А как надо?
– Наверное, можно было просто попросить.
По ее лицу пробежало такое выражение, будто бы это ей просто
в голову не приходило, а потом она засмеялась – резко, пронзительно, будто я
слышала смех чаек.
– Вот так просто, милый мой Сэмюэл, вот так
просто! – Она ослабила хватку на моих волосах, что уже было хорошо, но еще
оплетала меня, хотя и не так сильно. Все равно слишком близко, чтобы мне не
напрягаться, но уже не так враждебно. – Мои глубочайшие извинения, Анита.
Настолько давно я не встречала никого, кто мог бы противостоять моим желаниям,
что продолжала действовать силой по инерции. Прости меня.
– Отпусти меня, и я тебя прощу.
Она снова рассмеялась тем же смехом – нет, мне не
показалось. Это были крики чаек и шелест прибоя. Она отпустила меня, отступила
на шаг. В тот же момент уровень напряжения в комнате буквально рухнул. Все
телохранители всех сторон решили, что дальше будет торжественное провозглашение
мира. Я тоже так решила.
Она поклонилась:
– Мои глубочайшие извинения. Я недооценила тебя, и мне
стыдно за мои действия.
– Я принимаю твои извинения.
Она распрямилась, глядя на меня черными глазами с
бело-золотистого лица – будто хрупкой фарфоровой кукле приделали глаза
киношного демона.
– Тебе известно, что мы предлагаем тебе своих сыновей
для выбора pomme de sang.
Я кивнула:
– Жан-Клод мне говорил, и это для меня честь.
На самом деле это была для меня жуть, но я понимала, что это
должно считаться честью.
– Но известно ли тебе, почему?
Тут я запнулась, потому что ответ был такой:
– Жан-Клод сказал, что вы хотите более тесного альянса
между нашими поцелуями.
– Хотим, – присоединился к жене Сэмюэл, – но
есть причина, по которой моя жена столь непреклонно настаивала, чтобы к твоему
столу мы привели всех трех сыновей.
– И эта причина?… – спросила я.
Мне не хотелось поднимать эту тему, пока на моей стороне не
будет побольше вампиров, но, похоже, выбора не было.
Вдруг рядом со мной оказался Мика, держа меня за руку. И мне
стало лучше. Я не одна, мы сможем. Пусть нет с нами вампиров, но зато мы друг у
друга есть. Натэниел подошел сзади, не беря меня за другую руку – на случай,
если мне придется хвататься за оружие, – но достаточно близко, чтобы
ощущаться линией жара у меня за спиной. Еще лучше.
– Я – сирена, – сказала Теа.
– Я знаю, – кивнула я.
– Ты понимаешь, что это значит среди моего народа?
– Я знаю, что почти всех русалок, проявляющих
способности сирен, морской народ убивает до того, как они войдут в полную силу.
– А почему, ты знаешь?
– Потому что в полной силе вы способны подчинять себе
морской народ с помощью магии.
– Как некроманты могут подчинять себе все виды
нежити, – сказала Теа.
Я пожала плечами:
– Да, у меня есть власть над многими видами нежити, но
назвать ее полным контролем нельзя, да и не на всех она действует.
– Как и моя не на каждую русалку, хотя на многих. Но
знаешь ты, в чем основа этой власти?
Я покачала головой:
– Нет.
– Секс. Или, быть может, соблазн.
Я вопросительно выгнула бровь:
– И что это конкретно значит в данном контексте?
– Это значит, что во мне живет нечто вроде того
ardeur'а, который есть у тебя и Жан-Клода. Это привлекает ко мне и моих
соплеменников, и смертных, как привлекает к тебе ardeur мертвых, ликантропов и
смертных.
Я наморщила лоб:
– Да, много мужчин хотят ощутить полный вкус ardeur'а,
попробовав кусочек случайно. – Я подавила желание оглянуться на
Грэхема. – Но он не привлекает их ко мне.
Снова этот смех – чайки и прибой.
– Ты не знаешь, кто ты, Анита. Сам по себе ardeur не
делает тебя суккубом, или Жан-Клода – инкубом. Я встречала носителей ardeur'а,
но мало у кого из них был следующий уровень силы. У тебя он есть. У твоего
мастера есть. Именно это привлекает к тебе. Само касание твоей кожи уже может
порождать зависимость.
Я посмотрела на нее, подняв брови:
– Как это делает касание твоей кожи?
– Да.
Я постаралась не улыбнуться, но это не совсем получилось.
Облизнув порезанную ее стараниями губу, я сказала:
– Не хотела бы, чтобы это звучало оскорблением, но я не
томлюсь по твоему прикосновению.
– Нет, ты сопротивлялась. И победила.
– Что же ты хочешь от меня?
– Я считаю, что мои сыновья унаследовали мои силы, но
для сирены есть только один способ родиться полностью. Ввести ее в силу должна
другая сирена.
Тут я поняла, к чему это все клонится – или испугалась, что
поняла.
– И если я правильно понимаю, то единственный способ
ввести их в силу – это секс.
Она кивнула.
– А ты не могла бы найти другую сирену для этой работы?
– Я – последняя в моем народе, Анита. Последняя сирена.
Если только ты не найдешь в себе силы пробудить моих сыновей.
Мика сильнее сжал мне руку, Натэниел придвинулся так, что
наши тела соприкасались от плеча до бедра.
– Знаешь, если честно, меня несколько смущает, что ты
сдаешь мне сыновей.
– Что значит «сдаешь»?
Я вздохнула. Как раз тот момент, когда не хочется объяснять
сленговые выражения.
– Это значит продавать кого-то для сексуального
использования, – выручил меня Натэниел.
Она нахмурилась, помолчала и ответила:
– Не могу спорить с таким определением. Я хочу, чтобы у
тебя был секс с моими сыновьями, и это даст нам и вам более тесный союз. Они от
этого получат силу. Так что, если это продажа, я не могу спорить со словом
«сдавать».