Сильный приступ тошноты сорвал с места, и я едва успела добежать до туалета.
Меня просто вывернуло наизнанку. Мучительные спазмы продолжались бесконечно.
Наружу выходила вся та гадость, которой я «наглоталась» до краёв. Те отвратительные остатки во мне энергии этой кучки наркоманов.
Я ещё никогда не убивала людей. Могу ли я сказать, что это я сделала? Рано или поздно с ними бы произошло то, что произошло сегодня. Передозировка — закономерный конец, логический конец. Я просто ускорила процесс, немного поспособствовала. Вмешалась в течение событий…
Тошнота прошла и невероятное облегчение, наконец, охватило меня, лишило последних сомнений. Да, всё так и должно было случиться!
Я отодвинулась от унитаза и откинулась на стену. Кафель приятно холодил спину. А в душе — покой, невероятно приятная пустота. Их смерть не доставила мне удовольствия. Их энергия не дала мне сил. Просто завершила этот эпизод в своей и их жизнях, вот и всё. Есть категория людей, которых не жалко. Они сделали свой выбор в пользу смерти.
А я покончила раз и навсегда со своим прошлым.
Придя в себя, я поднялась, добралась до раковины, умылась холодной водой и поплелась в свою комнату.
Теперь ещё немного помедитировать и поспать. И силы восстановятся.
Но тут, на полшаге, зазвонил городской телефон.
Кто бы это мог быть? Все мои знакомые знают, что в это время никого нет дома, разве что с работы… Так Кемаль позвонил бы на мобильник. Нехорошее, очень даже нехорошее, предчувствие охватило от макушки до пят. Но трубку я сняла.
— Да?
— Виолетта? — нервный женский голос.
— Да.
— Слушай меня внимательно! Не вздумай больше ни на шаг приближаться к Аскольду, ты поняла?
— Кто это говорит? — спокойно поинтересовалась я.
— Я — его жена! — девушка нервничала всё больше, — и я не шучу. Видишь, я узнала твой телефон, я знаю, где ты живёшь… Ещё раз встретишься с Асиком, я тебя уничтожу! Поверь мне, у меня есть чьими руками это сделать…
— Люба, — я едва вклинилась в её судорожную речь, — я не собираюсь отбивать у тебя твоего Асика. Он мне просто нужен, и будет нужен ещё некоторое время. Мы не любовники и никогда не станем ими, можешь успокоиться. Мы… деловые партнёры.
— Чего ты мне тут по ушам ездишь?! — взорвалась Люба, — я видела, как он тебя обнимал, на руках нёс…Деловые партнёры так не делают. Я давно слежу за вами! Я знаю, сколько времени вы уже встречаетесь!
— Мне было сегодня плохо, он просто помог..
— Тогда скажи, почему он с тех самых пор, как вы начали…совместные дела, со мной не спит?! — сорвалась Люба на визг.
Я вздохнула и «глотнула» немного её энергии. Девушка всхлипнула, но поутихла.
— Послушай меня, Люба, — начала я, — я тебе уже сказала, что ты можешь успокоиться. Со мной он тоже не спит, а если с кем-то и занимается этим, то, значит, есть кто-то ещё, на кого бы тебе следует направить внимание. Я тут совершенно не при чём.
— Брешешь, тварь, — зашипела Люба, — он вчера во сне твоё имя бормотал…
Я вздохнула. Ну а я что могу поделать? Кто знает, что там снилось моему зомби?
— В общем, я тебя предупредила, — продолжала ревнивая жена, — ещё раз увижу, тебе не жить.
И она кинула трубку.
Я на миг оцепенела. А потом расхохоталась — нервы уже просто не справлялись с количеством угроз на сегодня. Я хохотала, сползая спиной по стене, уронив трубку на пол, пока на распласталась по нему. Кое как с трудом успокоилась Ну вот, одна проблема — минус, одна — плюс. Интересно, а и впрямь, отчего Аскольд меня во сне зовёт? Что ему приснилось, а?
Продолжая глупо улыбаться, я встала, положила трубку на телефон и, отмахнувшись от мыслей — потом, всё потом! — всё-таки (подсознательно ожидая ещё какой-нибудь неурядицы) добралась до комнаты. Упала прямо на ковёр и ушла в себя.
Когда я открыла глаза, был вечер, предзакатные часы. Похоже, я уснула.
Мамы ещё не было.
Солнечные последние лучи, прежде чем скрыться окончательно за крышей соседнего дома, раскрасили подоконник в жёлтый цвет, а часть комнаты со светло-бежевым ковром и противоположную стену — в пламенно оранжевый. Я подошла к окну, потягиваясь.
Чувствовала себя на редкость прекрасно. Подумала о том, что сегодня произошло — и словно не со мной это случилось — как-то всё было далеко и неправдоподобно.
Настроение благодушное, от тошноты и недомогания не осталось и следа.
Я улыбнулась и решила перекусить. А в самый разгар моего скромного (макароны с сыром) ужина пришла мама.
Усталая, она втащила тяжёлые сумки в прихожую и заворчала, наткнувшись на мои кроссовки. Я нехотя встала и помогла ей затащить пакеты в кухню. Пока она разгружала продукты, я молча накладывала ей поесть.
Мы вообще разговаривали совсем мало, только по необходимости. Никого из нас это не напрягало. Слишком мало у нас было общих тем и дежурных вопросов-ответов вполне хватало.
— Не работа, а дурдом, — бросила мама, покосившись на меня, — а ты чего так рано?
Я обычно возвращалась позже неё.
— Кемаль отпустил, — пожала плечами.
Мама скрылась в ванной, разделась и помыла руки. Я поспешила поскорее доесть свою порцию, не хотелось ужинать вместе, что-то гнетущее витало в воздухе. Когда мама зашла в кухню и села за стол, я поставила пустую тарелку в мойку и попыталась прошмыгнуть мимо неё, но мама ухватила меня за руку и грозно рявкнула.
— Стой. Вилка! Ну-ка, сядь…
— Ну что ещё? — вздохнула я, садясь на стул.
— А ты вообще сегодня была на работе? — с подозрением спросила мама.
— Была, — «удивилась» я.
— А если я позвоню Кемалю?
— С какой это радости?! — я начала закипать.
Стремление матери меня контролировать и лезть в мою жизнь иногда выводило меня из себя.
— Не верится мне что-то. Много врёшь в последнее время. Вчера явилась непонятно в каком виде, сегодня дома торчишь. Смотри, если узнаю, что тебя выгнали…
— И что тогда?! — я вскочила, вся пылая, — что ты сделаешь?
— Сядь!
— Не лезь в мою жизнь, ясно? — задыхаясь проговорила я, от ярости в глазах замельтешили мурашки, — это не твоё дело, где я бываю и что делаю. Я по крайней мере дома всегда веду себя прилично.
— Вилка!
У мамы было посеревшее лицо, я только сейчас заметила, какой у неё усталый вид и мешки под глазами. Что-то ёкнуло внутри, но меня уже «понесло».
— И не надо делать вид, что ты обо мне беспокоишься, — усмехнулась я, — не поверю… Я тебя не интересую ни на грош!