Не успев похоронить младшего сына, отец решил воссоединиться с невестой среднего и, как поговаривали, возлюбленной старшего. Такого Тиверий не одобрял. Нет, не потому, что считал грехом. За свою длинную и не всегда праведную жизнь епископ насмотрелся всякого и пришел к выводу, что если ты достаточно умен и силен, то можешь делать все. Божий гнев, равно, как и милосердие, Тиверий считал выдумкой, впрочем, весьма полезной.
Брак таянского короля волновал епископа потому, что был непонятен, а запутанность родственных и любовных отношений в делах государственных никогда ни к чему хорошему не приводила. И уж, во всяком случае, он бы предпочел, чтобы «молодых» соединил кто-то другой. Но увы!
— Ваше Преподобие, пора, — младший клирик с поклоном подал Тиверию серебряный Посох, и святой отец, тяжело ступая, вышел через открывшиеся перед ним Врата в храм.
Королевская свадьба должна быть роскошной. За полгода рассылаются гонцы ко всем потомкам великого Воля, со всех сторон Благодатных земель свозят вина, ткани, драгоценности и добытые маринерами редкости. Венчание проводит в главном храме в присутствии множества гостей сам кардинал, которому прислуживают девять епископов. Празднества длятся от полнолуния до полнолуния. А тут….
Тиберий осмотрел небольшой домовый иглеций. Хоть и освещенный восковыми факелами, и украшенный цветами шиповника, он производил гнетущее впечатление. Маленький, с низкими тяжелыми сводами, храм этот был одним из первых каменных зданий, построенных на Замковой горе, и никак не подходил для роскошного свадебного обряда. Народу здесь помещалось всего ничего, а Возвышение
[81]
было столь близко от амвона, что пока трое священников пели Хвалу Творцу, епископ успел рассмотреть всех членов королевского дома.
Марко, затянутый в темно-красный бархат, с золотой короной на седых волосах и в пышной королевской мантии, казался маленьким, усталым и старым. Друзьями жениха были исхудавший и бледный принц Стефан, упрямо изучающий ничем не примечательный серый каменный пол, и эландский герцог, сменивший ради такого случая привычный черный колет на синий, расшитый серебром. На фоне зятя и племянника Аррой, несмотря на седину, казался молодым и удивительно живым. Тиверий встретил взгляд эландца и немного успокоился: хоть один человек в этом королевстве, кажется, сохранил голову на плечах.
Молитва закончилась, и епископ спустился к жениху. Ритуальная фраза: «Где та женщина, с которой ты хочешь связать себя, сын мой?» — гулко отозвалась под прохладными сводами.
«Она здесь, о слуга Творца!» — запел хор, и из боковой двери вышли три женщины, за которыми следовали двенадцать детей с увитыми лентами свечами в руках.
Герику вели под руки принцесса Илана, в первый раз в жизни накрасившая лицо, как советовала «Книга прелести»,
[82]
и невыносимо прекрасная Марита с сапфировыми цветами в распущенных иссиня-черных волосах. Драгоценный букетик, подарок дочери эркарда от Рене и Жана-Флорентина, казалось, привлекал внимание принцессы Иланы больше, чем ее обязанности подруги.
Сама Герика шла медленно, словно боясь наступить на подол роскошного, но совершенно не идущего ей белого платья. Тяжелые тройные юбки, широкие рукава, обилие цветов и кружев на груди превращали любую женщину в копну сена, но обычай требовал от будущей королевы, чтобы она была одета именно так. Даже роскошные светлые волосы, единственное, что в Герике было безупречным, исчезли под многослойной вуалью, украшенной жемчугом и серебряными цветами. На лице невесты читалась тупая покорность, отнюдь ее не красившая. Тиверию даже показалось, что тарскийку чем-то опоили. Однако на вопрос клирика: «Не раскаешься ли ты, дочь моя, что отдаешь себя этому человеку?» — она отчетливо произнесла: «Не раскаюсь, отец мой!»
2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Лебедя.
Святой город Кантиска.
Феликс взошел по одиннадцати застеленным зеленым бархатом ступеням и опустился в роскошное кресло гномьей работы, верой и правдой служившее четырнадцати Архипастырям. Еще несколько дней назад сама мысль об этом показалась бы ему чудовищной, но с тех пор произошло слишком много событий. Оставаясь в душе воином, Феликс перенес свалившиеся на его голову приключения с истинно рыцарским стоицизмом. Он знал одно — ему предстоит заменить Филиппа, заменить в те дни, когда на свободу вырываются какие-то странные и страшные силы. Страдать и сомневаться было некогда, надо было действовать. В Кантиску проникло предательство, и предстояло узнать, кто, кроме Амброзия, был замешан в убийстве Архипастыря.
Надо было принять меры предосторожности, чтобы убийство не повторилось. Надо было назначить нового командора Церковной Стражи, удалить в провинцию ненадежных кардиналов, доискаться, откуда же взялся господин Поррак, выявить единомышленников, разослать множество писем и, самое главное, довести до конца дело своего предшественника. Феликс знал, что может доверять Марко и Стефану в Таяне, Рене в Эланде, Добори с его людьми и Парамону в Кантиске. Всех остальных предстояло проверить…
2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Лебедя.
Таяна. Высокий Замок.
Зал Розовых Птиц, в котором вот уже четыре века пировали в честь венценосных новобрачных, был ярко освещен. Каким бы ни было настроение короля и гостей, слуги сделали все, чтобы церемония прошла в полном соответствии с этикетом. Огромный стол на возвышении ломился от яств, цветов и золотой и серебряной утвари, в мраморных вазах по углам умирали белые лилии и красные розы, музыканты на хорах играли торжественно и нежно.
За Большим столом сидели члены королевской семьи и венценосные гости. Последних, впрочем, почти не было — не успели пригласить. Присутствовали только Рене Аррой и господарь Лах, сюзерен карликового горного княжества.
Тарскийский господарь сидел под замком и на свадьбу единственной дочери не попал. Вопреки мнению медикусов, Михай не умер, но это его, похоже, не радовало. Кровавый герцог, как втихаря стали его называть, часами молча простаивал у забранного решеткой окна и смотрел на далекие горы. Разговаривать с кем бы то ни было он не желал, но пищу принимал исправно и, похоже, рассчитывал в будущем вырваться из мышеловки.
Герика Годойя об отце не вспоминала или, по крайней мере, не говорила. С тех пор, как ей сказали о предстоящем замужестве, она вообще произнесла всего несколько слов. Больше всего тарскийка походила на заведенную куклу. Дрессировка, которой ее подвергали с детства, заставляла девушку правильно выполнить все стадии сложного свадебного ритуала. Она ни разу не ошиблась и ни разу не улыбнулась. Стефан выглядел немногим лучше. Бледный как смерть (что особенно подчеркивал роскошный зеленый колет), принц молча смотрел в свою тарелку, иногда отрывисто отвечая на неожиданные вопросы отца. Единственный, кто говорил громко и оживленно, был Рене. Не то чтобы адмирал был весел, просто он, как всегда, подставлял плечо друзьям.