Феликс, тяжело и уверенно ступая (походку он перенял у покойного Филиппа), спустился с возвышения и прошествовал к выходу. Клирики двинулись следом. Как-то так случилось, что когда члены Конклава предстали пред алтарем, те, кто поддерживал Феликса, и те, кто не был с ним согласен, разделились. Первые заняли места слева от Архипастыря, вторые отошли по правую руку, а несколько церковников, так и не определившихся до конца, упорно следовали след в след за Феликсом. Архипастырь преклонил колени первым, и тут-то все и произошло.
Кардинал Трефилий с криком отбросил от себя посох — серебряный плющ, которым тот был обвит, обернулся большой, бледной змеей. Гадина яростно зашипела в лицо кардиналу, но кусать не стала, а, соструившись вниз, исчезла в разверзшейся и тотчас закрывшейся щели в дубовой панели. Лишенный привычного украшения валяющийся на блестящих плитах посох казался непотребной палкой, забытой в храме случайно забредшим бражником. Трефилий беспокойно топтался на месте, не зная, что делать, и тут кто-то вскрикнул, указывая на Иоахиммиуса. С посохом того также происходили метаморфозы, но совсем иного порядка. Серебряная ветвь оживала, превращаясь в настоящее растение. Более того, меж зазеленевших листьев появились цветочные бутоны, которые наливались на глазах и в конце концов лопнули. Невероятной красоты серебристо-голубые цветы расточали дивный аромат. Церковники застыли как громом пораженные, — одно дело твердить верующим о чудесах и совсем другое — сподобиться узреть чудеса воочию.
Первым опомнился Феликс, бывший ранее свидетелем еще более впечатляющей демонстрации воли Святителя Эрасти. Он один успел заметить изящную фигуру на хорах, прижавшуюся к резной деревянной панели. Астен Кленовая Ветвь догадался, что Архипастырю может помочь только чудо, и… совершил его.
— Благодарю тебя, Святитель, за знамение твоей воли, — с чувством произнес Архипастырь, — теперь мы знаем, что те, кто готов к переговорам с Годоем, несут миру зло, те же, кто призывает к Святому Походу, угодны Творцу!
Спорить никто не посмел. Иоахиммиус благоговейно сжимал увитый цветами посох, а Трефилий так и не рискнул поднять то, что некогда являлось знаком его духовной власти. Эльф на хорах мечтательно улыбался дивными синими глазами.
Глава 41
2228 год от В. И. 6-й день месяца Собаки.
Эланд. Идакона.
— Не нравится мне это, — на лице всегда спокойного Димана играли желваки. — Что может нам сказать этот слизень, чего мы уже не знаем?
— Просто играет в отсутствие Рене в Великого герцога, — Лагар презрительно махнул изувеченной во время осенней бури рукой. — Объявит нам то, что ему сообщили из Таяны, и думает, что мы будем поражены.
— А кто-то знает, ЧТО ему сообщили? — Старый Эрик Коннак был предельно серьезен. — Сказано — не бойся бури, бойся жуков, грызущих твою мачту…
— Ты всегда ненавидел герцога, — откликнулся высокий темноволосый маринер.
— Из него такой же герцог, как из меня Великомученица Циала, — Эрика аж передернуло от отвращения, — если б я не потакал Рене в его невысказанном желании когда-нибудь снова удрать в море, я бы заставил его принять корону… И все было бы иначе.
— Я всегда ценил ваши слова, дан Эрик, — Лагар виновато улыбнулся, — но не вы ли говорили, что Счастливчик Рене всегда возвращается.
— С моря — да, но сейчас его занесло в эти мерзкие горы… Нет, я второй день не нахожу себе места. Что нужно от нас этому ничтожеству?
— Он не мог прознать про нашу прошлую встречу? — Стройный невысокий человек с рябоватым лицом, мило улыбаясь, включился в беседу. — Нас все же было около полутора сотен, кто-то мог проговориться… Во всяком случае, я счел уместным надеть кольчугу.
— Ерунда, Торкил! — Светловолосый великан потрепал соседа по плечу. — Рикаред трус и, узнай он о нашем решении, сделал бы вид, что ничего не произошло, а то и вовсе ударился бы в бега.
— А вы знаете, что он просил прийти сюда сыновей Рене? — Диман обвел собравшихся взглядом, глухо кашлянул и продолжал: — Причем приглашал их под большим секретом.
— Но я их не вижу, — откликнулся один из паладинов.
— И не увидите! — отрезал Диман. — Я отсоветовал мальчикам приходить…
— Мальчики, — проворчал старый Эрик, — одному семнадцать, другому пятнадцать. Их отец в этом нежном возрасте уже…
— Дело не в том, как они владеют шпагой и ходят по звездам, а в том, зачем они понадобились здесь и сейчас, — Лагар задумался, накручивая на палец темно-каштановую прядь. — Вся беда в том, что Рикаред — тряпка… С кем поведется, от того и наберется. Кто-нибудь знает, о чем он говорил с послом Таяны?
— Мы, к счастью, не в Эр-Атэве, где стены имеют уши, — презрительно откликнулся коренастый паладин в темно-сером колете.
— И зря, — отрезал Эрик, — времена теперь паршивые, а атэвы далеко не дураки. Там, где мы берем силой, они берут хитростью. Рано или поздно мы схлестнемся, и сладить с ними будет непросто!
— Это когда еще будет, — поднялся с места Лагар, — а вот Рикаред, промокни он до ушей, вот-вот явится сюда. И что-то мне подсказывает, что будет лучше, если он не найдет здесь не только сыновей Арроя, но и нас… Я, по крайней мере, ухожу, и если через три оры вы отсюда не выйдете целыми и здоровыми, вернусь вместе с ребятами с «Осеннего Ветра».
В воздухе повисло молчание. Затем встал Торкил, а за ним и еще семеро. Паладины молча поклонились остающимся и вышли. Уже на пороге Лагар обернулся: «Мы будем рядом, если что».
— Пусть люди собираются у малого причала, — Эрик проводил взглядом уходящих, — они правы. По-своему. Но кто-то должен остаться. Мы не можем показать этому ничтожеству, что боимся, хотя, Проклятый меня побери, у меня давно не было так гадко на душе! Я думаю, друзья мои, мы должны действовать так, как будто Счастливчик действительно пропал. Надеюсь, что он жив, но он не с нами, значит…
— Значит, мы должны решать сами, — охотно откликнулся высокий. — Кстати, нашему пьянице пора бы и появиться.
Словно в ответ на эти слова дверь распахнулась, и появились ожидаемые, но нежеланные гости — Рикаред, одетый с непривычной для Эланда роскошью, двое послов — плотный таянец в арцийском бархате и высокий очень бледный человек в скромном темно-фиолетовом платье. Следом два мощных таянца внесли какой-то длинный тяжелый предмет, завернутый в темно-лиловый атлас. Рикаред, тщательно следя за своей походкой, приблизился к своему креслу и сел, приняв странную напыщенную позу. Его вцепившиеся в подлокотник руки побелели от напряжения, глаза перебегали с одного лица на другое. Наконец герцог заговорил:
— Я вижу, что Совет Паладинов собрался. Но я недосчитываюсь девятерых…
— Десятерых, — резко откликнулся темноволосый Рауль че Гинтэ. — Первый Паладин Зеленого Храма Осейны Рене-Аларик Аррой отсутствует по неизвестным для нас причинам.
Рикаред медленно и торжественно встал. Его лицо покрыла смертельная бледность, но он сумел заставить себя говорить внятно: