— Да, пока она жива, она будет кое у кого вызывать неприятные воспоминания. К тому же я хотел бы ее порасспросить.
— Но согласится ли она уехать с нами?
— Думаю, да. Человек, побывавший во власти «черного сна», обычно старается уехать подальше от мест, в которых его застигла напасть.
— Монсигнор знает и об этом?
— О, дорогой Роман, чего только я не наслушался за свою жизнь. Мы, моряки, на берегу очень разговорчивы и рады похвастать друг перед другом увиденными чудесами. Но давайте поговорим с ней.
— Я бы хотел сходить за своим конем.
— Думаю, ваш слуга уже это сделал…
— Слуга?
— О, это милый парень и очень исполнительный, если б он не подписал ряд с вами, я взял бы его к себе вторым аюдантом.
[46]
Первого мне, увы, навязывают родственные отношения, как-никак незаконный внучатый племянничек, но, кроме глупостей, я от него ничего не видел…
— Что ж, если Зенек согласится, я ничего не имею против. Я — одинокий волк, а научить двадцатилетнего крестьянина играть на гитаре труднее, чем биться на шпагах.
— Барды обычно очень неплохо фехтуют, а военные иногда пишут романсы. Впрочем, я понимаю вас, если бы у меня была возможность хоть иногда обходиться без свиты, я не преминул бы ею воспользоваться. Но, кажется, наша красавица пришла в себя.
Лупе действительно очнулась. Ее била запоздалая дрожь, лицо женщины было даже не белым, а каким-то синюшным, но зеленоватые глазищи смотрели вполне осмысленно, и она даже умудрилась сесть, опираясь на руки Гвенды и Катри.
— Я — Рене-Аларик рэ Аррой и Рьего, первый герцог Эланда, — адмирал представился деревенской колдунье так же, как представился бы королеве. — Сейчас я направляюсь в Таяну и могу взять вас с собой. После того, что вы пережили, оставаться в Белом Мосту — безумие.
— Почему?! — запротестовала Катря. — Лупе, оставайся, мы и пальцем не дадим тебя никому тронуть.
— Помолчи, — прервала ее Гвенда, — мы не можем ходить за ней с арбалетом, а от Гонзы каких только пакостей не дождешься. Нечего ей тут делать. Дан герцог берет ее с собой, он за ней и присмотрит. Мы премного наслышаны про вас, проше дана. Вы — справедливый человек, и вы все правильно решили. Лупе, ты посиди здесь, а я соберу твои вещи.
— Я ничего не хотела бы брать с собой, я… вы, пожалуйста, увезите меня отсюда. Гвенда, дорогая, пусть будет так, словно я умерла…
— Ты что, ничего не возьмешь?
— Отчего же? Постарайся поймать мою кошку, я хочу взять ее с собой…
— Ну и чудная же ты. Так тебе ясновельможный дан и позволит с кошкой кататься!
— Отчего же не позволит, — блеснул глазами Рене, — кошек я уважаю. Если ей захочется путешествовать, не буду иметь ничего против. Но я бы все-таки взял кое-что из одежды и, может быть, какие-то травы. Вы не представляете, как часто воины нуждаются в хорошем знахаре.
— Я поняла, — прошептала Лупе, — мы с Катрей все соберем.
— Вот и хорошо. Диман, — герцог обратился к своему коронэлю, — пошли кого-нибудь с женщинами, а потом догоняй нас, мы поедем шагом.
Через три четверти оры только клубящаяся в воздухе пыль напоминала о разыгравшихся в Белом Мосту небывалых событиях.
2228 год от В. И. 11-й день месяца Медведя.
Туманный луг в половине диа от Белого Моста.
Молоденький хафаш,
[47]
старательно трепеща крыльями, пролетел через большую бледную луну. Роман проводил летучую мышь взглядом. Интересно, почему это люди так боятся превращения в жаб или нетопырей, ведь те не так уж плохо живут. Набивать живот, производить себе подобных, не ломать голову над судьбами мира, разве не об этом мечтает множество двуногих?
Бард потянулся и перевернулся на бок. Костер давно догорел, но ночь выдалась теплой, к тому ж он с юности провел под открытым небом куда больше времени, чем во дворцах и хижинах. Сегодня либру не спалось, и дело было не в ночной росе, а в событиях, участником которых он стал в минувшие два дня. Роман еще и еще прокручивал в памяти все случившееся с ним и так и не мог понять, было ли это вереницей случайностей, или же он оказался втянут в чью-то игру. Последнее раздражало — Роман-Александр че Вэла привык, чтобы под его дудку плясали другие. Беспокоило и чудовище, ошивающееся в пуще. Вчера они с герцогом долго расспрашивали Лупе, оказавшуюся, кстати сказать, слишком грамотной и изысканной для деревенской ведьмы. Впрочем, каждый имеет право на свои тайны. Если малышка когда-нибудь захочет с ним пооткровенничать, он с готовностью выслушает ее историю, наверняка связанную с разочарованиями в любви и желанием посвятить себя страждущим. Сейчас главное — пуща, которая, по словам Лупе, вполне заслуживала название Ласковой.
Там под кленами росли медоносные травы, журчали ручейки со вкуснейшей водой, а в самой чаще пряталось озеро Лебяжье, облюбованное множеством птиц. На севере пуща смыкалась с огромным болотом, куда самые смелые осенью ходили за ягодами, но оттуда сроду никакие страхи не выползали… Люди там пропадали, это так, но не чаще, чем в любом другом болоте, и в основном по собственной дурости. Зверье в пуще и дальше к Лисьим горам водилось в изобилии, но олени, туры, кабаны, даже волки или рысь сотворить такое, да еще поздней весной не могли. За шесть лет, прожитых в Белом Мосту, Лупе ничего подобного не слыхала, да и сама она вдоль и поперек излазила ближайший к селу кусок пущи в поисках трав и кореньев и чувствовала себя там в полной безопасности. До недавнего времени.
Все началось пять дней назад, когда знахарка пошла собирать первые в этом году медунцы и почувствовала себя в лесу неуютно. На следующий день она и вовсе не смогла заставить себя пройти дальше опушки. Лупе не была суеверной, но своим чувствам привыкла доверять. Поэтому она присела на пригорок и попробовала понять, что же изменилось. Вскоре ей стало ясно, что она не слышит птиц, водившихся здесь в изобилии; куда-то пропали и белки. Тишину нарушали только кружащиеся над цветами пчелы, да и тех было куда меньше, чем неделю назад. Лупе еще немного подумала и решительно полезла на дерево, в дупле которого, как она точно знала, жили пестрые дятлы. В гнезде лежали остывшие яйца. Это, разумеется, могло быть случайностью — удачливый хорек или сова могли прикончить родителей, и Лупе принялась осматривать все известные ей гнезда. Хозяев не было нигде. Знахарка разбила несколько яиц и поняла, что кладки брошены два дня назад. Именно в тот день ей смертельно не захотелось идти в лес. Ночью в Белом Мосту завыли собаки, и это ей совсем уж не понравилось.
Сельчане были заняты в полях, лежавших в стороне от пущи. Забрести туда могли разве что ребятишки, и Лупе решила предпринять еще одну разведку, прежде чем поговорить с войтом. Она знала Рыгора и была уверена, что тот к ее словам прислушается. Хуже было другое, она не могла придумать никакого объяснения происходящему. Однако в пущу, несмотря на всю свою решимость, Лупе зайти не смогла. Ноги отказывались слушаться, сердце бешено колотилось, в ушах стоял звон. Женщина постояла среди первых деревьев и пошла назад. По дороге она встретила Кстанку, сбежавшую от отчима, и не пустила ее дальше. Потом они наткнулись на Панку, которую Лупе терпеть не могла. Девушка принарядилась, и колдунья поняла — спешит на свидание. Свидания же окрестная молодежь привыкла устраивать в пуще на Земляничном пригорке. Лупе поколебалась, но все же попробовала уговорить дуру отменить встречу.