Оливия не знала правил, но леди Элинор пообещала научить ее. Лорд Холдернесс и Кэри присоединились к дамам, составив четверку.
— Ты ведь не возражаешь, правда, Джульет? — поинтересовалась пожилая леди, когда они собрались за игральным столом. — Рафаэль, развлеки нашу гостью. Покажи ей картины своей матери. В кабинете есть несколько.
Глава одиннадцатая
Раф проводил Джульет в кабинет. Он прекрасно понимал, что она не жаждет проводить с ним время наедине. Но ослушаться леди Элинор Джульет не решилась.
Когда-то эта комната служила кабинетом его дедушке. Рафаэль огляделся и едва не задохнулся от удивления. Две стены, как всегда, занимали полки с книгами, а. вот другие две были заняты не только работами Кристины, но и его собственными.
Раф был поражен до глубины души.
— Бог мой! — воскликнул мужчина.
Джульет взглянула на него.
— Что-то не так?
— Все в порядке, — пробормотал мужчина. — Я просто думаю, давно ли бабушка пристрастилась к искусству.
— Ты говоришь о картинах твоей матери? — Джульет подошла к той, на которой был изображен закат в Тоскане. — Полагаю, акварели принадлежат ее кисти?
— Мама любила Италию. А Тоскану особенно. Мы часто бывали с ней там.
— Сколько тебе было, когда она умерла? — спросила Джульет. — Не отвечай. Это не мое дело.
— Семь, — вздохнул Раф. — У меня не было других родственников, и после ее смерти меня отправили в Англию.
— К бабушке.
— Да. Сначала я ненавидел эти места. В Англии так холодно.
Джульет понимала, каково было малышу, которого увезли от всего, что он знал и любил. Ей хотелось выяснить, где в то время находился его отец, но это было бы чрезмерным любопытством.
— И ты не знал, что леди Элинор повесила у себя эти картины?
— Раньше их не было. Я заходил в кабинет меньше недели назад. Картины на стенах не висели. Ни мамины, ни…
— Твои.
— Если эти зарисовки можно назвать картинами. Я нарисовал их лет пятнадцать назад. В школу тогда позвонил какой-то адвокат, сказал, что хотел бы увидеть мои работы. Они ему понравились, а я был очень рад, что нашелся покупатель. Черт, мне даже жаль было расставаться с ними.
— Но работы действительно хорошие. Не удивительно, что они понравились тому адвокату.
— Ты разве не поняла? — Раф подошел ближе. — Не было никакого адвоката. Бабушка разыграла меня. Я жил в Трегеллине, когда у меня появилась мечта открыть собственную студию. Бабушка не упускала возможности сказать, что я никогда не напишу чего-то стоящего. То же самое она говорила Кристине, моей матери. Поэтому мама и не желала возвращаться в Англию. Ведь бабушка хотела контролировать ее жизнь, как сейчас пытается контролировать мою.
— Почему же она купила твои картины?
— Кто знает? Очередная ее причуда. Если я добьюсь успеха, она сможет сказать, что всегда знала, что у меня есть талант. Если не добьюсь, то просто уберет картины подальше.
— Неужели ты думаешь, она может быть так жестока?
— Иногда да. Ты сама поймешь, когда выйдешь замуж за Кэри. — С этими словами Раф нежно провел пальцем по нижней губе Джульет, заставив ее задрожать от неожиданного прилива возбуждения. Его глаза потемнели. — Ты действительно собираешься замуж за моего неудачника кузена?
— Кэри не неудачник, — возразила Джульет. — И едва ли у тебя есть право судить его.
Девушка попятилась. Раф смотрел на нее взглядом хищника, готового броситься на свою жертву.
— Продолжай. Скажи то, что хотела сказать. Ты презираешь меня. Я это вижу. Но что тебя привлекает в Кэри? Расскажи мне о нем. Скажи, как сильно ты его любишь. Что тебе в нем нравится? Его характер? Внешность? Что?
— Я не обязана ничего тебе объяснять, — отрезала Джульет.
— Язык проглотила? — поддел ее Раф. — Для невесты ты слишком много позволяешь другим мужчинам. Скажи, ты думала о Кэри, когда я целовал тебя, когда проникал языком в твой ротик?
— Прекрати!
Джульет наткнулась спиной на стену. Она попыталась оттолкнуть Рафа, но, когда ее рука коснулась его груди, могла думать лишь о том, что чувствует биение его сердца под одеждой.
— Каков он в постели? — продолжал Раф, сверля ее взглядом. — Лучше, чем твой бывший муж? Полагаю, намного лучше. Почему еще ты выходишь за этого идиота?
— Ты не имеешь права оскорблять Кэри. Он, по крайней мере, не заводит романов с замужними женщинами!
— Если ты о тех набросках, я уже все объяснил. Почему тебе так трудно поверить, что Лив сама пришла ко мне с подобной просьбой?
— В то, что Лив сама пришла к тебе, вовсе не трудно поверить. Куда еще она могла пойти, когда захотелось молодого любовника?
— Ты говоришь ерунду! Лив любит мужа. И если тебя возбудили те наброски, это вовсе не означает, что они так же подействовали на меня.
— Тебя не возбуждает ее тело?
— Нет, черт побери!
— Вот только не надо…
— Я серьезно. — Раф выругался. — Если бы я возбуждался при виде каждой обнаженной натурщицы, я бы пребывал в состоянии постоянной эрекции.
— Ты отвратителен!
— Ты не лучше. Готова продаться неудачнику, чтобы получить долю бабушкиного наследства…
Пощечина прервала его тираду.
— Ты… — Джульет задыхалась от негодования, — ты…
— Ну же, назови меня ублюдком. — Раф так резко оттолкнул ее, что Джульет с трудом удержалась на ногах. — Ты такая же, как бабушка. Не желаешь слышать правду, даже когда тебе самой прекрасно известно, что так оно и есть.
Джульет с трудом подавила приступ тошноты. Застонав, она развернулась и бросилась к двери. Раф не пытался ее остановить. Оказавшись в своей комнате, Джульет пулей влетела в ванную, и ее вырвало.
Девушка собиралась почистить зубы, когда раздался стук в дверь. Она замерла, но потом решила, что Раф вряд ли пошел бы за ней. Джульет быстро прополоскала рот и подошла к двери.
— Кто там? — спросила она, но никто не ответил.
Девушка открыла дверь и…
На пороге стоял Раф. Она хотела захлопнуть дверь перед его носом, но он не позволил.
— Прости, — сказал он просто. Войдя, он притянул Джульет к себе и уткнулся в ее шею. — Я вел себя недопустимо грубо.
Джульет не могла произнести ни слова. Ее так сильно трясло, что она удивлялась, как ноги до сих пор держат ее. Девушке хотелось сесть. Или лечь.
— О, милая…
Джульет закрыла глаза, когда их губы встретились, в поцелуе. Раф целовал ее с жадностью, с голодом, пробуждая в ней желание, возрождая ее тело к жизни, дразня томительной мукой ожидания.