– Нет ответа. Иван Иванович предположил,
что представители вражеских спецслужб уничтожили Марка, сняли копии с
документов, а подлинники оставили.
– Но почему они так поступили?
– Не знаю, может, побоялись скандала?
Рано или поздно правда о том, где находится конструктор, просочилась бы наружу,
и тогда не избежать международного скандала. Опять нет у меня точного ответа.
Лишь одно известно стопроцентно: Марк и шофер погибли. Некоторые коллеги
конструктора поговаривали, что ученый выдохся, растратил весь потенциал, такое
случается. Может, он перестал быть нужен своим заграничным боссам?
– Иван Иванович врет! А письмо,
переданное парикмахершей?
Олег кивнул:
– Угу. Я проверил данные по этой женщине.
Ничем не примечательная особа, работала в разных салонах средней руки, мужа
давно похоронила, жила скромно, вместе с двумя сыновьями. А теперь внимание! Ее
старший мальчик, Юра, очень положительный молодой человек, в тот год, когда
мама передала Луизе записку, служил в армии. Юре повезло – его оставили в
Москве, он оказался в подразделении, которое охраняло внутреннюю тюрьму на
Лубянке. Поняла?
– Да, – прошептала я, – значит,
твой Иван Иванович лгал! Марка Матвеевича отловили свои, допросили с
пристрастием, потом убили и представили дело как ограбление.
– Я нашел этого Юру, – спокойно
сказал Олег, – он жив, здоров, работает, имеет семью, мать давно
похоронил. Разговаривал он со мной охотно, только удивился: «Письмо из тюрьмы?
Я? Принес маме? Что за ерунда пришла вам в голову! Никогда ничего подобного не
было!» А как узнать правду? Его мать давно умерла.
Олег умолк, потом вытащил сигареты и
продолжил:
– В общем, истины не узнать, но, думаю,
ты права. Скорее всего, Юра действительно передал через мать записку. Марка
Матвеевича, как предателя, устранили свои, а он успел предупредить жену, хотел
спасти ее и сына. Конечно, он очень рисковал, но добился своего: Луиза и Матвей
«сгорели» в избе. Вот по поводу их кончины ни у кого не возникло сомнений.
Нашли чьи-то останки, и экспертиза дала заключение: эти фрагменты принадлежат
женщине и мальчику. Наружная проводка в избе была якобы плохая, Ирина, плача,
говорила, что у нее стояли «жучки» в щитке, а еще на кухне, вопреки всем
правилам безопасности, имелось два баллона с газом, «рабочий» и запасной.
Ничего криминального в ситуации не усмотрели и дело закрыли.
Олег стал разыскивать следы Люси Прохоровой,
он легко установил, что Люсьенда Митрофановна Прохорова и ее сын Константин
Сергеевич Прохоров материализовались в Москве. Люсьенда Митрофановна нанялась
на работу санитаркой в психиатрическую клинику. Место совсем непрестижное,
работа адская, за смену нужно обслужить более десятка полувменяемых больных.
Сами понимаете, никто на такую службу не рвался, зарплата маленькая, и никаких
денежных вознаграждений от недужных людей, в основном брошенных родственниками,
не поступало. У главврача остался единственный способ заманить сотрудников –
предоставить им жилье. Вот Люсьенда Митрофановна с Костей и получили комнату в
коммунальной квартире, в соседках у них оказались некие Трофимовы, тоже мать и
сын.
Через некоторое время случилось несчастье.
Костик заболел дифтеритом и умер. Люсьенда Митрофановна, человек далекий от
медицины, не знала, как опасна эта болезнь, и слишком поздно вызвала «Скорую».
Увы, врачи прибыли тогда, когда мальчик уже задохнулся, его похоронили.
Потеряв горячо любимого сына, Люсьенда
Митрофановна быстро сдала, она начала заговариваться, иногда останавливала
кого-нибудь из сотрудников клиники и, нервно оглядываясь по сторонам,
бормотала:
– Вы знаете, меня ищут, чтобы убить, да,
преследуют, вот я и вынуждена мыть здесь полы. На самом деле я кандидат наук!
Но тсс! Это тайна! А Костя умер! Знаете, мой мальчик умер, его теперь не ищут!
И врачи, и медсестры очень хорошо понимали,
что у Прохоровой беда с головой, но обострения у Люсьенды случались осенью, в
остальное время она была тихой, очень исполнительной работницей, и медперсонал
закрывал глаза на заморочки дамы. Ей просто прописывали лекарства, после приема
которых она становилась адекватной.
Но потом болезнь взяла свое, Люсьенда
Митрофановна окончательно свихнулась, провела несколько лет в палате на
положении больной, а затем была переведена в социальный интернат, где находится
до сих пор. Фазы обострения психического заболевания сменяет ремиссия, но жить
одна Люсьенда Митрофановна не способна в силу возраста и психической
нестабильности.
– Ну ничего не понимаю! – почти в
отчаянии воскликнула я. – Сын Марка Матвеевича умер от дифтерита, вдова
стала сумасшедшей, кто же убийца-то? И почему убили Асю? Кто лишил жизни Веру
Ивановну?
Олег встал, открыл окно, выбросил на улицу
окурок и сказал:
– В смерти старухи нет криминала, она
свалилась сама, это установлено совершенно точно.
– Но почему у подоконника валялись банки
из-под джин-тоника, – возмутилась я, – и вообще, по словам внучки
Кати, Вера Ивановна терпеть не могла свежий воздух! С какой стати она окно
открыла?
Куприн кивнул:
– Мне понятны твои сомнения. У старухи
случился сердечный приступ, если реконструировать события, то они выглядели
так. Вера Ивановна большая любительница выпить. Но в тот день у нее закончилось
спиртное, очевидно, старухе не хотелось выходить на мороз. Сначала она
позвонила соседке и попросила бутылку в долг, но у той не нашлось водки. Вера
Ивановна поняла, что ей придется-таки идти в магазин, уж очень хотелось выпить,
с другой стороны, перспектива высовываться на мороз не вдохновляла. Поэтому она
решила сделать себе «коктейль». Для начала собрала на кухне пустые банки из-под
джин-тоника и принесла их в свою комнату. Вера Ивановна очень хорошо знала, что
на донышке жестяной банки остается немножко содержимого. Бабуля сначала
старательно слила миллилитры джин-тоника в чашку, потом вытащила из шкафа
настойку пустырника, добавила в алкоголь и опрокинула в себя пойло. Уже
немолодое сердце не выдержало варварской мешанины. Вере Ивановне стало душно,
почти теряя сознание, она встала, уронила пустые банки, которые покатились в
сторону подоконника, затем добрела до окна, распахнула его… Может, она хотела
позвать на помощь, а может, подумала, что холодный воздух приведет ее в
чувство, не знаю, что за мысль озарила плохо соображавшую голову, только
старуха высунулась наружу. И, потеряв сознание, рухнула вниз. При вскрытии
обнаружили инфаркт, в крови алкоголь и лекарство. В смерти Веры Ивановны ничего
загадочного нет: возраст, помноженный на элементарное бытовое пьянство. К нашей
истории ее кончина не имеет отношения, это простое совпадение.
– Ага, – растерянно кивнула
я, – понятно, я опять сделала неверный вывод.