— Я знаю. — Он больше ничего не сказал, только передал ей ключ и повернулся спиной. Дженни не стала смотреть ему вслед. Она закрыла дверь и устало побрела наверх. Надо было выкинуть из головы и Джека, и то, что случилось на борту его корабля. Никогда в жизни ей не было так стыдно.
И никогда в жизни она так не радовалась тишине и покою, царившим в ее доме.
К несчастью, в ту ночь она видела сны. Слабую, изнуренную морской болезнью, ее мучили такие кошмары, с которыми не могло сравниться ничто. Она тонула в ужасе и не могла вырваться из его плена. Не могла бороться. Не могла бежать.
Трупы. Три тела распростерлись рядом на сочной, зеленой траве. Ветви пальмы раскачивались над их бессильно вытянутыми конечностями, листья папоротника шептались у босых ног. Но она видела главным образом их лица спокойные бледные лица с подвязанными челюстями. В их ноздрях торчали кусочки хлопка; толстый комок ваты растягивал тонкие сухие губы. Хотя глаза мертвецов были закрыты, казалось, они с осуждением следят за ней. Ввалившиеся глазницы обличали ее даже после смерти.
Она смотрела на сморщенные губы, замершие в безмолвном крике, на впадины между туго натянувшимися жилами у основания шеи, и у нее самой сжималось горло. Она пыталась проглотить слюну, но не могла. Мышцы одеревенели, рот был забит тем же комком ваты, который затыкал рты трупов.
А затем трупы зашевелились. Жесткие, негнущиеся конечности двигались рывками, как у марионеток. Мертвецы неуклюже встали на ноги и двинулись к ней. Это жуткое зрелище могло быть внушено только самим сатаной. В пыли перед ними были начертаны непонятные знаки. Сложная пятиконечная звезда и странный набор символов: перечеркнутые круги, геометрические фигуры и множество волнистых линий, которые вообще ничего не могли значить.
Ее ноздрей коснулся запах свечей из китового жира, и распухшее горло сжалось еще сильнее. Когда трупы подошли ближе, она хотела бежать, но ее руки и ноги были такими же негнущимися, как у мертвецов. Она пыталась втянуть в себя воздух, однако заткнутые рот и нос не позволяли этого.
Пальцы судорожно впивались в горло. Она задыхалась, старалась вздохнуть, но ничего не получалось. Она чувствовала себя так, словно похоронена под горой земли. Как будто она заняла место трупов. Вопль вырвался откуда-то изнутри, затем еще один, еще, и наконец она зашлась в крике невыразимого ужаса…
Дженни проснулась, мокрая от пота, с перехваченным горлом. Эхо ее последнего крика все еще звучало в комнате. Дрожа всем телом, она села, хватая ртом воздух. Сквозь приоткрытое окно до нее донесся чей-то голос, а потом стук в дверь.
— Дженни, это Полина! — настойчиво звала ее соседка. — Дженни! С вами все в порядке?
«Нет! — хотелось закричать ей. — Не все!» Вместо этого она спустила ноги на пол и схватила висевший на спинке кровати халат, но руки так дрожали, что Дженни едва не выронила его. Горло все еще было перехвачено, в легких пусто. Держась за перила, она с трудом спустилась по лестнице, сняла цепочку и открыла дверь.
У подъезда стояла Полина Филипс — женщина средних лет, жившая с ней дверь в дверь. На ней были халат и шлепанцы.
— Ради Бога, Дженни… Все в порядке?
На ее губах еще дрожало слово «нет». Она сильно сомневалась, что когда-нибудь все снова будет в порядке. Тем не менее она пригладила растрепанные со сна волосы и прислонилась к косяку:
— Все в порядке, Полина…
— Еще один дурной сон?
— Да. — Когда это случилось в первый раз, Дженни заставила себя объясниться с соседкой. И слава Богу! Потому что сегодня ночью у нее не хватило бы на это сил. — Извините, что потревожила вас.
— Пустяки, милая. Вы же не виноваты в том, что случилось.
Ой ли? Может быть, она просто не понимает, в чем заключается ее страшная, непростительная вина?
— Теперь все будет нормально. Спасибо, Полина.
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
Она только покачала головой. Полина сочувственно посмотрела на нее и сошла с крыльца.
— Спокойной ночи, милая.
Дженни обреченно кивнула и тихо закрыла дверь. Она ощущала смертельную усталость и в то же время тоску. Невыносимую тоску! Она ничего не понимала. Абсолютно ничего. Это угнетало ее.
Тяжело вздохнув, Дженни прошла в комнату, включила телевизор, убавила звук и тяжело опустилась на диван. Она не хотела думать о своем сне, не могла его вынести, и все же…
Рывком поднявшись на ноги, она прошла на кухню, достала из ящика стола, на котором стоял телефон, желтый бювар, шариковую ручку с синей пастой и вернулась на диван.
Запоминать свои кошмары ей хотелось меньше всего на свете. По совету доктора Хэлперн она записывала свои сны в самом начале, но образы были такими туманными, что это ни к чему не приводило. Сейчас что-то подсказало Дженни, что единственный способ когда-нибудь избежать кошмаров заключается в том, чтобы зафиксировать их.
Начав со снов, которые стали преследовать ее после нападения на берегу и были первыми, имевшими какой-то смысл, Дженни стала записывать их во всех подробностях, которые могла почерпнуть в своей памяти. Было удивительно, как хорошо она их помнила!
Впрочем, сейчас это ее уже не удивляло.
Каждая ужасающая подробность была выжжена в ее мозгу каленым железом.
* * *
В тот день Дженни пришла на работу выжатая как лимон. Продержавшись до полудня, она съела тарелку каши, выпила диетической кока-колы и почувствовала, что сумеет дотянуть до вечера, особенно если запретит себе вспоминать ужасный сон и еще более ужасное ощущение удушья.
Во вторник она встретится с доктором Хэлперн и обсудит с ней этот кошмар.
И мысли о времени, проведенном с Джеком (главным образом о дне, прожитом на его корабле), она тоже гнала от себя, однако не могла не думать, появится ли он вечером, как обещал. Не стоило его ждать.
Тут она ошиблась. Ровно в шесть тридцать Джек перешел улицу как раз напротив ее дома. Длинные ноги быстро несли его по тротуару. Вот он поднимается по ступенькам, подходит к дверям… Раздался резкий, требовательный стук, и Дженни поспешила открыть.
— Хэлло, Джек! — При виде Бреннена у нее замерло сердце.
— Хэлло, Дженни. — Он вошел, но отказался сесть на диван и остался стоять. Эта поза красноречиво говорила о том, зачем он явился. — Кажется, вы удивлены? — За наружным спокойствием Бреннена скрывалось напряжение.
— Да, немного.
— Я же сказал, что приду.
Дженни не ответила.
— Как вы себя чувствуете? — На его одежде застыла соль. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, обнажая кусочек гладкой смуглой кожи.
Она пыталась не замечать этого и держаться так же официально, как и он.
— Морской болезнью я больше не страдаю, если вы об этом… — Она не собиралась лгать ему и уверять, что все прекрасно. Прошедшая ночь была чудовищной.