Невротическое самоощущение, и ничто иное, является горючим
(чуть не сказал: горестным, горьким) материалом актерского творчества.
Что «горит» в актере, зависит от актера, от скрытого в нем
невротика, от его личной индивидуальности, его судьбы, но то, как «горит» актер
в «предлагаемых обстоятельствах», в образе на сцене, зажигает ли он собою
сценическое действие или прогорает в нем, – зависит от режиссера.
Невротик и актер – негатив и позитив одного и того же склада
личности. Она, эта личность, живет двойственной для себя жизнью, но если актер
в театре может и умеет под водительством режиссера так сфокусировать свои
жизненные переживания и проблемы на заданном сценическом персонаже, что для
него, хотя бы на миг, исчезает ощущение этой раздвоенности, разлада и
разобщенности с самим собой, потому что он уже принадлежит не себе, а
искусственно ожившей на нем маске, то невротик в жизни, в своей повседневной
действительности, почти лишен этой возможности. Невротик, хотя ошибочно и
принимает свою маску за живое лицо и в чем-то спаян, слит с ней, чувствует, тем
не менее, свое лицо другим; в маске он отчужден от присущей ему
индивидуальности.
Невротик, можно сказать, нереализовавшийся актер; он потому
иногда может не любить театральное искусство, что чувствует подлинный театр
лучше любого профессионального артиста.
Характерно также, что сам актер, оказавшись вне театра,
часто проявляет себя тяжелым клиническим невротиком с разнообразной атрибутикой
типично невротического поведения. Заветная мечта всякого актера – сыграть новую
роль на сцене, потому что новая роль – спасительное средство от надвигающегося
невротизма привычной маски. Длительное пребывание под одной и той же маской, в
одной и той же роли невротизирует актера – живого человека, который не может
безнаказанно долго предпочитать изображаемый образ самому себе.
Но если актер способен сменить свою постылую роль-маску, то
невротик – невольный актер в жизни – лишен такой возможности, потому что
находится под гипнозом усвоенных им изначально ценностей своего социального
окружения.
Социальное бытие невротика пронизано сценическим
самочувствием, он почти инстинктивно стремится все и вся превратить в театр. К
этому влечет его моральная установка на свою маску-роль, с одной стороны, и
потребность в оценке зрителя, явного или воображаемого, потребность в
нравственном принятии-непринятии его разыгрываемой роли, с другой. Для
театрализации нужен конфликт, и невротик ищет и находит его. Бытует мнение, что
нервный человек нуждается в спокойной, тихой, нетревожащей обстановке.
Вероятно, это относится к человеку, у которого наблюдаются такие признаки
выраженного невротического состояния, как быстрая утомляемость,
раздражительность, слабость, упадок сил и т. д., но не к невротику, которого
подобная спокойная обстановка, да еще, к тому же, чрезмерно затянувшаяся, может
только взвинтить. У невротика особый дар находить поводы для конфликтов.
Конфликтная ситуация, требующая непременного разрешения, более соответствует
психическим установкам невротической личности. Столкновение, срыв для невротика
– повод к разрушению привычной, устоявшейся, а потому постылой системы
отношений с окружающими и возможность выявить свое субъективное переживание,
дотоле запертое и запрятанное в глубине. Невротик не может жить не конфликтно,
он проявляет отчетливую, хотя и не всегда сознательную, тягу к созданию
конфликтной ситуации в своем окружении. Драматические события реальной жизни
утоляют жажду невротического самоощущения в театрализации жизни. (Общеизвестен
факт, что во время войны нет неврозов, хотя есть острые невротические реакции;
происходит это, по всей видимости, от того, что драматизм событий военного
времени всецело вбирает в себя драматическое жизнеощущение невротической
личности.)
Невротик в любой конфликтной ситуации всегда имеет
потребность в свидетелях, и это продиктовано у него стремлением не только
доказать свою правоту, но и показать ее некой аудитории, зрителям, утвердить
себя не только рассудочно, но и нравственно, в избранной им позиции. Мотивы
действий и поступков невротика в жизни трудно понять, не учитывая его глубинной
приобщенности к театру. Театр невротика находится в нем самом, он носит его в
себе, и, говоря «театр», я меньше всего имею в виду театральное искусство.
(Именно в этом смысле я употребляю выражение «внутренний театр личности».)
Невротик интуитивно влечется именно к преэстетизму театра, на преэстетизме
основан и его внутренний театр; он бессознательно обращен к театру не как к
искусству, а как к магии.
В театре невротик обретает то, чего так недостает ему в
реальной жизни, – свободу перевоплощаемости собственного "Я". В
театре он достигает освобождения собственного "Я" от скрывающих его
масок, потому что в театре внутренне освобождается он от своей постылой личины
легким, почти магическим путем, получая нравственное удовлетворение без борьбы
и страданий, необходимых для подобного удовлетворения в объективной
действительности.
Магия слова и жеста, сценический ритуал, гипноз образа
(недаром первыми трагедиями были ритуальные драмы и мистерии) приводят
невротика в состояние повышенного жизненного самочувствия. Сопереживая игре
актеров – людей, близких ему по душевному складу, – невротик интуитивно
открывает для себя тот глубокий родник подлинно человеческого чувства, который
тайно скрывается за масками действующих лиц и на сцене, и в жизни. Невротик
идет в театр не для того, чтобы мыслить и понимать, не для того, чтобы
эстетически наслаждаться, но для того, в первую очередь, чтобы сочувствовать и переживать.
Невротик в театре может принимать других людей не по их маске, но сопереживать
с ними по скрытой за этой маской сущности. Исповеди сердца, изливающей свет на
судьбу героя, с которым невротик себя отождествляет, исповеди нравственно
переживаемой, – вот чего ждет он от театра.
В актере, за его маской, невротик видит исполнителя-собрата,
который по своей душевной природе так близок ему. В образном действии
сценического персонажа невротик находит себя, он нравственно переживает
являемую модель должного или недолжного образа действий. Актер на сцене как бы
действует за невротика, он осуществляет, воплощает (правда, в условной модели)
основной круг жизненных проблем невротика.
В жизни невротик скован маской, он боится открыть миру свое
страдающее лицо, боится боли при отдирании маски с лица, боится показаться
людям слабым. Он, казалось бы, готов для борьбы, для прыжка или бегства, для
серьезного конфликта с миром, но предпочитает по рассудочным мотивам и в угоду
своей маске социальную благопристойность, отдающую в душе серостью, скучностью,
будничностью, пошлостью и рутиной жизни. Самое большое, что он позволяет себе,
это невротическая конфликтность, мелочные зацепки за несущественное и
второстепенное, пошлое разряжение внутренней потребности свободного порыва.
Вот почему театр для невротика порой больше, чем жизнь;
театр может если не заменить, то, во всяком случае, затмить для него
реальность. Театр дает возможность невротику – актеру поневоле – ощутить мир
как театр и людей в нем как актеров. В гомеопатии существует целительный
принцип: подобное лечится подобным. Невротику раскрывается (не на сцене, сцена
– только повод), в зрительской аудитории то, что является таинством театра и
для чего этот человек устремляется в театр, сознательно не отдавая себе в этом
отчета: соборно переживаемый нравственный императив личности, создающий
желанный душевный резонанс, искомое созвучие в его сокрытом и сокровенном
"Я".