— Ты уверена? Мне белое нравится больше.
— Золотое, — непререкаемым тоном заявила Амелия.
— Золотое так золотое, — согласилась Кэтрин.
И сразу поняла, что Амелия была права. Золотистый оттенок ее кожи прекрасно смотрелся на фоне тускло сверкавшего одеяния. Платье оставляло обнаженным одно плечо, подчеркивая гордую осанку Кэтрин. С глубоким вырезом впереди и плотно стянутое под грудью, оно ниспадало красивыми струящимися складками. Сбоку был небольшой разрез, обнажавший лодыжку.
— Красиво, — выдохнула Кэтрин. Как жаль, что Доминик не видит ее.
— Лучше не бывает, — согласилась Амелия, пристегивая к платью золотую брошь. — Наденешь диадему своей матери и серьги с топазами, и больше ничего. Один взгляд — и мужчины потеряют голову и будут готовы простить тебе все, что угодно. И женам придется смириться с этим.
— Надеюсь, ты права, — сказала Кэтрин. Ведь ей должно быть прощено больше, чем думала Амелия.
Хлопнула дверь и в комнату влетел пятилетний Эдди.
— Мама! Смотри, что я нашел!
Мальчик был невероятно похож на отца: такой же голубоглазый, светлокожий, однако для своих лет он был высоким и, скорее всего, годам к восемнадцати должен был стать выше отца.
— Что ты принес? — спросила Амелия, склоняясь к сжатой в кулачок ладошке сына. Но, стоило Эдди разжать пальцы, Амелия отпрыгнула как ужаленная. На ладони малыша красовалась мерзкая зеленая лягушка.
— Это Гектор. Он живет в фонтане. Не бойся, он тебя не обидит.
— Убери немедленно эту гадость! Как можно было додуматься притащить такое в дом! — воскликнула Амелия.
Эдди не огорчился. Он слишком хорошо понимал, что мать простит своему ненаглядному мальчику все что угодно. Кэтрин не могла винить се за это: такому очаровательному малышу трудно в чем-то отказать.
— Хочешь поиграть? — спросил Эдди у Кэтрин.
— Я бы не против, но твоя мама меня не отпускает.
Мальчик закусил губу и глубокомысленно изрек:
— Она совсем не умеет веселиться.
— Эдди, — менторским тоном изрекла Амелия, но мальчик и ухом не повел.
— Может быть, моей лягушке захочется поиграть со стрекозой. Пойду, пожалуй, поищу. Если найду, принесу тебе сюда.
— Послушай, — назидательно заговорила Амелия, — если ты притащишь кого-нибудь из этих ужасных созданий в дом…
Но Эдди уже и след простыл. Кэтрин покачала головой, представляя, что будет с Амелией, когда та увидит стрекозу; а в том, что Эдди принесет ее в дом, Кэтрин не сомневалась.
— Иногда я так волнуюсь за него, — вздохнула Амелия.
— Он ведь всего лишь ребенок. Не сомневаюсь, что с возрастом он научится себя вести.
— Я не это имела в виду, — заметила Амелия с легким раздражением.
— Да? Извини.
— Меня беспокоит его будущее. Как сложится его жизнь, когда он вырастет? Как он устроится в жизни?
— Я не совсем тебя понимаю.
— Не представляю, как сможет он вести дела так, чтобы то мизерное состояние, которое ему причитается, приносило денег столько, чтобы он мог сводить концы с концами. Ему придется нелегко в жизни…
— Не вижу причин для беспокойства. Эдмунд далеко не беден, а Эдди унаследует титул Нортриджей. Кроме того, Эдди мой племянник, и я не допущу, чтобы он остался ни с чем.
Лицо у Амелии чуть просветлело.
— Спасибо, Кэтрин. Конечно, он может на тебя рассчитывать. Не знаю, что на меня нашло. В любом случае нам сейчас надо думать о тебе, а не о нас.
Амелия еще раз окинула золовку придирчивым взглядом и улыбнулась.
— Ты выглядишь отлично. Уверяю тебя, все будет хорошо. Как прежде.
«Едва ли», — мысленно ответила Кэтрин. Сердечная боль так быстро не проходит, и тоска по Доминику тоже.
— Да, — ответила она тихо, — все будет хорошо.
— Виконт Стоунлей, — доложил Блатбери, открывая дверь библиотеки. — Могу я пригласить его войти?
— Разумеется, — радостно ответил Доминик. Он провел рукой по лицу, еще раз улыбнулся, встал и поставил на каминную полку недопитый бокал бренди.
— Здравствуй, Рэйн, — поприветствовал Доминик входящего в комнату широкоплечего мужчину.
— Ты, как всегда, мрачен, — заметил Рэйн Гаррик, протягивая хозяину руку. У гостя была густая темно-рыжая шевелюра и умные карие глаза. Еще у гостя была одна странность — любовь к природе. Она заставляла его большую часть времени проводить вне дома. Кожа его имела устойчивый смуглый оттенок бывалого путешественника.
— И на тебя, как всегда, приятно посмотреть, — с насмешливой улыбкой парировал Доминик.
Рэйн обвел взглядом комнату. От него не укрылись ни беспорядок, ни полупустая бутылка бренди на каминной полке, ни опущенные шторы.
— Вижу, ты все тоскуешь. Полагаю, не из-за старого маркиза, а скорее из-за молодой женщины.
— Это может показаться странным, — ответил Доминик, — но, кажется, из-за обоих.
Рэйн приподнял темную бровь. Друзья знали друг друга еще по закрытой школе, а потом по Кембриджу.
— Что случилось? — спросил Рэйн. — Не с кем воевать?
Доминик вздохнул:
— Похоже на то.
— Как мальчик?
— Не слишком гладко. Ему нелегко, а как помочь — я не знаю.
— Как я понимаю, дети его обижают.
— Они не знают о нем почти ничего, только видят, что он смуглее и какой-то другой. Но неприязнь у них стойкая.
— Дети часто бывают жестоки, особенно если никто не учит их быть милосердными.
— Вот тебе еще один повод для меланхолии, — мрачно заметил Доминик.
— Ну что же, я пришел, чтобы разогнать твою хандру. Пора, мой друг, вспомнить о жизни. Герцог Мэйфилд в конце недели устраивает грандиозный бал в честь окончания строительства нового особняка на Гросвенор-сквер. Я собираюсь воспользоваться случаем и повеселиться. Думаю, если ты пороешься в этой кипе бумаг, найдешь приглашение.
Доминик бросил взгляд на кучу неразобранных писем.
Рэйн, найдя конверт, пародируя величественный слог, принятый на официальных мероприятиях, протянул:
— Итак, недавно провозглашённый маркиз Грэвенвольд и его друг, виконт Стоунлей, имеют честь быть приглашенными на… — Тут Рэйн улыбнулся той ослепительной улыбкой, которая покорила не одно дамское сердце, и уже совсем другим, заговорщическим, тоном добавил: — Подумай, сколько девиц жаждут внимания новоиспеченного маркиза. Не станем их разочаровывать, а?
Доминик натянуто улыбнулся. Рэйн был прав. Надо бы вырваться из Грэвенвольда, пусть ненадолго. Хватит искать вчерашний день. Надо жить.