Смущенная Диана распечатала конверт, думая, что это как-то связано с передачей.
Как только содержимое посылки выпало ей на колени, у нее перехватило дыхание.
Обнаженные груди Линды Престон переливались солнечными бликами на увеличенном – восемь на десять
[1]
– фотоснимке. Характерно было то, что эти груди прижимались к грудям самой Дианы. Обе женщины сплелись телами в тесном объятии на скомканных простынях кровати в гостиничном номере. Линда лежала поверх Дианы, ее бедра и ляжки подчеркивались причудливой игрой света и теней. Губы Линды были раскрыты и поглощены губами Дианы. Это был страстный, жадный поцелуй.
Судорожно вздохнув, Диана швырнула снимок обратно в конверт. Она резко обернулась по сторонам и про себя поблагодарила свою счастливую звезду за то, что никого, кроме нее, в зеленой комнате не было.
Затем, украдкой, она еще раз взглянула на фотографию. В конверте лежало еще несколько снимков. Все столь же откровенные, как и первый. Фотографии от увеличения потеряли в качестве, но все равно были красноречивыми и даже художественными в подробном изображении «запрещенных» отношений между женщинами. Диана и Линда были сняты в самых томных позах своей любви. Руки и ноги их страстно переплетались, губы, языки, пальцы блестели от любовной влаги, лица были искажены вожделением, зрачки глаз расширены от восторга созерцания взаимной наготы.
Диана с остервенением швырнула фотографии обратно в конверт. Она поднялась было на ноги, но почувствовала головокружение и вынуждена была сесть обратно. Со страхом она вспомнила об интервью и подумала о том, сколько времени у нее осталось. Сколько минут? А может, уже секунд?..
Вот сейчас продюсер войдет в комнату, чтобы отвести ее в студию, увидит конверт, лежащий у Дианы на коленях, выражение ее лица и…
Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы и избавиться от безотчетного ужаса. Затем она тщательно просмотрела содержимое конверта, надеясь найти какою-нибудь записку или письмо.
Ничего подобного там не было. Что все это значит? Чего от нее хотят? Чего добиваются? Кто мог это сделать?
Кто посмел так обращаться с ней?
Наконец она решила обследовать сам конверт. Она разорвала его по линиям сгиба, и на внутренней стороне увидела то, что искала.
На жесткой бумаге черным толстым маркером было выведено три слова:
Жди моего звонка.
Диана зажмурилась так сильно, как только могла. У нее даже навернулись слезы. Однако от кошмара этим отделаться не удалось.
Одинокая слеза медленно покатилась по щеке…
Через минуту Диана поднялась со стула и, выйдя из зеленой комнаты, направилась к дверям выхода из телестудии.
Она ушла отсюда, даже никого не поставив об этом в известность.
XXII
Ежедневное издание «Женская одежда», 1 июля 1958 года
«Лаура Блэйк снова побеждает!
Второй год подряд Лаура Блэйк становится обладательницей знаменитой премии «Критикс Соти», которой награждаются американские художники-модельеры за самую оригинальную работу.
Миссис Блэйк, чей салон «Лаура, Лимитед» за несколько последних сезонов уже успел стать международной сенсацией, приняла премию на торжественной церемонии, устроенной в «Уолдорф-Астории» вчера вечером. Присутствовало много ее коллег из разных стран мира, журналисты, пишущие о моде, а также представители торговых кругов.
В своей торжественной короткой речи миссис Блэйк особо поблагодарила своего мужа Тима Райордана, за его неустанную работу по развитию и расширению фирмы «Лаура, Лимитед», которая за относительно небольшое время успела превратиться из маленького магазинчика в Гринвич-Виллидж в престижный и знаменитый салон моды.
– Да, я выиграла второй раз подряд эту известную премию, – сказала миниатюрная художник-модельер, – но это произошло исключительно благодаря Тиму, потому что он придавал мне решимости, он вдохновлял меня на труд, о котором я раньше и мечтать не могла. В награду за это я подарила Тиму свою любовь. Я люблю его, и пусть знает весь мир о том, что он всегда может рассчитывать на мое неумирающее восхищение и благодарность».
Тим Райордан не дотрагивался до своей жены в течение двух месяцев.
Все это время он со стороны наблюдал за нею. Наблюдал за тем, как она поправляется после неудачной беременности, избавляясь от подавленности своим горем, но оставаясь встревоженной и неуверенной в том, что брак ее и теперь прочен и сама она крепко стоит на ногах. Наконец, она вышла из депрессии после выкидыша и стала той женой, какую он знал прежде. Но теперь ее настолько сильно угнетал страх, вызванный странным поведением мужа и его уединенными размышлениями, что она окунулась в работу с таким отчаянием, словно хотела позабыть обо всем на свете и спрятаться от ужасного мира.
Тим, впрочем, не являлся сугубо сторонним наблюдателем этих превращений. Он хоть и сдержанно, но участвовал в каждой стадии этого постепенного возвращения жены к жизни. Он говорил ей правильные слова, правда, без искренней теплоты. Он окружал жену комфортом, баловал ее, ободрял, правда, без любви.
И он избегал близости с ней.
Недели проходили, и он видел, как отчаянно она продолжает борьбу с горем, как неутомимо ищет выход из жизненного тупика, в который ее загнали скорбь и чувство собственной вины после потери ребенка. Он видел, как возвращается к жизни ее ослабевший после выкидыша организм, как наливается силой и соками ее тело. Он видел, с какой жадностью она хватается за работу.
Постепенно она окончательно оправилась от перенесенного – по крайней мере, физически – и стала ожидать возобновления прежних взаимоотношений с мужем.
Когда они были вместе, он чувствовал, насколько внимателен и пристален ее взгляд, скользящий по крутым, выдающим мощь, изгибам его тела. Когда она заговаривала с ним, в ее голосе вновь понемногу начинали звучать мягкие и манящие женские обертоны. Ее настойчивые попытки выразить свое чувство привязанности к нему ясно говорили о том, что она вновь готова принять его в своей постели, что он ей нужен.
Тим прекрасно все это видел и тем не менее держался на расстоянии. Он изобретал всевозможные хитроумные предлоги, с помощью которых отстранял ее раз за разом. Стоило ему заметить ее томный взгляд, как тут же зевком, резким словом, опрокинутой чашкой с кофе он отвлекал ее внимание и охлаждал ее пыл.
Одновременно он и своей работой занялся вплотную, как не занимался никогда. Появлялся дома не раньше восьми вечера, а то и после девяти. Он рано ложился спать и поднимался с рассветом. Таким образом ему удалось максимально сократить время пребывания с Лаурой в супружеской постели. Собственно, это время ограничивалось теперь всего двумя-тремя часами. В эти часы он держался от нее на расстоянии вытянутой руки, расчетливо контролируя дистанцию демонстрацией холодности, усталости, плохого настроения. Он коротко желал ей спокойной ночи, равнодушно чмокал в щеку и поворачивался спиной.