Ящик Пандоры. Книги 1 - 2 - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Гейдж cтр.№ 72

Его член твердел в ее руках, и в то же время ее голос стимулировал его мозг.

Вскоре ее манера вести дела стала вызывать разговоры, становясь любимой сплетней, о ее сенсационной чувственности ходили легенды. На это, правда, лишь косвенно намекали, не смешивая с производственными успехами.

Вскоре, две недели спустя, она организовала новую встречу и снова в Нью-Йорке. Публика была занята торговой конференцией, им же двоим нужно было больше времени, чтобы узнать друг друга и устроить дискуссию по комплексному плану, который она пока держала в уме. По этому плану и он захотел высказать свои собственные мысли.

Лиз явилась к нему, как и обещала, в три часа дня, а уходила за полночь и выглядела столь же юной и прекрасной, как всегда, в своем несколько консервативном наряде. Он стоял в дверях совершенно обнаженный, рисуясь наготой своего тела и отсутствием застенчивости. Она поцеловала его на прощанье.

– Всего хорошего, до свидания, – сказала она, подмигнув. – Еще увидимся!

– Увидимся, и в самом скором будущем, – кивнул он. Когда она вернулась в свой номер, она нашла там Лу, спавшего глубоким сном в ее кровати, не побеспокоившись о том, чтобы раздеться. Она не обратила на это внимания, разделась и забралась в постель, лукаво улыбаясь самой себе, вытянувшись и замерев блаженно только на несколько мгновений, полная различных мыслей, прежде чем провалиться в глубокий оздоравливающий сон.

На следующее утро четыре красные розы были оставлены в ее комнате вместе с открыткой с надписью «Ранд Индастри».

Это было похоже на Спенсера Кейна – похвастать, что у него есть возможность обладать ею четыре раза в сутки под носом ее мужа.

Лиз продела одну из роз в петлицу блейзера, собираясь на утреннюю встречу. Лу даже не заметил этого.

В следующий полдень они с мужем отправились в Калифорнию. Когда они садились в самолет, Лу заговорил о каком-то типе из дирекции, на которого она не обратила никакого внимания. Все ее мысли были о грядущем возвращении в Нью-Йорк.

Она одна знала, какой умелой и подготовленной она бывает, когда планирует какую-нибудь операцию.

Лаура пошла побродить по городу.

Вначале ее потянуло в сторону железнодорожного полотна, но, понимая очевидную бесцельность путешествия, и услышав шум поезда, она в конечном итоге оказалась в нижнем Нью-Йорке.

Весенняя погода ободрила ее, и она жадно вглядывалась во все вокруг: обыденную жизнь Виллидж и Лоу Ист Сайд, лавочников и продавцов зелени и фруктов с их итальянским, еврейским и украинским акцентами, болтающих домохозяек, торопливых водителей грузовиков, и даже нескольких бегунов и скучающих проституток.

Эта суматоха послевоенного Нью-Йорка завораживала Лауру. Она думала об этой огромной стране, где все так причудливо перемешалось, стране, в которой сама она родилась, но в которую ее родители приехали из далекой Чехии, оставив там своих предков, семью и друзей.

Она думала об иммигрантах, вынужденных броситься в холодную воду Америки и бороться за выживание, приспосабливая свое мастерство и личность к новой среде обитания. Многие из них так и не оправились от этого переселения, как отец Лауры. Их сердца навсегда так и остались там, откуда их вырвали с корнем. Болезненная ностальгия по родной стране отравляла их существование в новой.

Другие потеряли все связи с родственниками на родине и бросились в суетливый деловой мир Америки, а их прошлое теперь стало не более чем фактиком биографии, который проявлялся в их акцентах, оставался в блюдах, которые они готовили, одежде и тостах, которые они произносили, вспоминая об отчизне.

Сердце Лауры рвалось навстречу этим людям, которые пережили так много страданий и заплатили такую цену за право жить здесь. Более того, она видела для себя спасение в том, чтобы слиться с этой безразличной, много работающей массой.

Прошлое, решила она, было чем-то, от чего она должна избавиться, также, как избавились эти люди, отбросившие мечты молодости и ненужные иллюзии. Теперь она знала, что никогда не будет художником, как, казалось, обещали ее ранние наброски. Она никогда не станет бакалавром искусств, как надеялась раньше. Никогда ей не быть и профессором.

Нет. Как иммигрантка она отбросит эти мысли и научится выживать каким-нибудь более простым способом. Она забудет себя и окунется во внешний мир – мир чистой борьбы за существование, будет зарабатывать деньги, есть, спать и глазеть на закат солнца. Она создаст себе жизнь такую же, как и у всех, и позволит своей внутренней жизни умереть тихой смертью, как она того и заслуживает.

Прогуливаясь, Лаура лелеяла этот неожиданно пришедший ей в голову план. Теперь она будет жить на поверхности, далеко от глубин ее странной интуиции. Она будет частью общего колеса, подобно этим кондукторам и водителям грузовиков, и торговцам, и грузчикам, которые каждое утро возвращают город к жизни, как эти владельцы магазинчиков, и таксисты, и продавщицы, заставляющие целыми днями город двигаться. Она позволит себе раствориться в этой метрополии, и будет жить там легко и естественно, не оглядываясь назад.

Итак, главное было решено. Но на практике все осталось по-прежнему.

Что она могла делать? У нее не было талантов, о которых стоило говорить, за исключением бесполезной способности к зарисовкам. Запас знаний, который она приобрела во время учебы в колледже, не мог пригодиться ей сейчас, да и воспоминания об этом вызывали отвращение. Бесполезна была и она сама, мечтательная, живущая воспоминаниями.

Чем она могла заняться?

Она не боялась никакой работы. Она упорно трудилась и быстро училась. Она была аккуратной и ответственной девушкой.

Эта мысль порадовала ее. Не стоило отчаиваться, она же могла получить любую работу. Она могла бы быть продавщицей, секретарем, клерком в офисе. Она легко могла бы устроиться на работу на фабрике. Возможно, начав все сначала, она сумеет избегнуть всяких контактов с собственным внутренним миром?

Любой род деятельности казался ей заслуживающим внимания. Но вдруг что-то заставило ее мысли повернуться в неожиданном направлении.

В ее памяти всплыло лицо отца. Она увидела в нем сосредоточенность, заставлявшую его поджимать губы во время работы за швейной машинкой в своей мастерской. Этот образ напомнил ей о таланте к шитью, который он привез с собой из Чехии, о машинке «Зингер», которую купил на свои последние деньги, и о горькой жизни, которую он заполнял таким образом.

Она думала о нем – о человеке, умершем так давно, человеке, чьи страсти и разочарования, наверное, вспомнились бы ей еще не скоро, если бы в один дождливый день они сами не пришли ей на ум. Внезапно ей пришло в голову, что он передал свой талант ей, его дочери.

Шить для нее было так же естественно, как дышать. Разве не шила она себе одежду с тех пор, как помнила себя, работая с образцами, которые сама же придумала? Разве не обшивала она почти полностью дядю Карела, тетю Марту, кузена Вейна и неблагодарную Айви? Разве не знала она их размеров так же хорошо, как свои собственные?