Несколько секунд она не могла двинуться. Но отчаянная решимость заставила ее выбраться из-под него. Тяжело дыша и извиваясь, она откатилась на край кровати. Кристин знала, что через несколько секунд он придет в себя, и все начнется снова.
Отбросив подушку, девушка поглядела на мужчину. Он лежал неподвижно, держа руки между бедер, глаза закатились, голова откинута назад. Кристин быстро, все еще задыхаясь, приподнялась на колени, сжала пальцы в кулак, подняла его и с силой ударила мужчину по гортани. Дыхание его на миг пресеклось, потом воздух со свистом вырвался из легких. Теперь Кристин знала, что успеет уйти. Мысли все лихорадочнее метались в мозгу. Она должна была знать, почему. Почему сегодня и почему здесь. Необходимо понять, прежде чем она убьет его или позволит жить. Возможно, покончив с ним, она сделает серьезную ошибку.
Обнаженная Кристин встала с колен и взглянула на него. Мужчина тяжело дышал, бессознательно шаря руками по простыне. Не сводя с него глаз, она метнулась к шкафу и нашла пиджак. Кристин не удивилась, отыскав маленький револьвер во внутреннем кармане, но продолжала шарить в пиджаке. Никаких бумаг. Подняв смятые брюки, она обнаружила бумажник. Между банкнотами записка. «Простите меня. Я всех вас люблю». Подписи не было.
Кристин напряженно думала. Ясно, что он собирался убить ее и покончить с собой. Неужели хотел застрелиться здесь, чтобы его нашли рядом с трупом проститутки?
Вряд ли. Даже в смерти его представления о порядочности требовали соблюдения правил приличия. Мужчина оставил бы ее тело здесь, перед тем, как покончить счеты с жизнью в другом месте… А может, избавившись от Кристин, он решил бы попытаться начать жизнь сначала?
Кристин обернулась к кровати. Глаза мужчины были открыты. Он прерывисто дышал.
Взяв револьвер за дуло, она наклонилась над мужчиной и с размаху ударила его чуть повыше виска. Тот сразу обмяк, глаза вновь закатились, но он все еще дышал, хоть и слабо.
Не одеваясь, Кристин села рядом, нащупала пульс, соображая, что делать. Наконец решение было принято. Она поступит, как хотел этот человек.
Вложив револьвер в вялую руку, Кристин поднесла его к тому месту, куда только что ударила, и, накрыв его голову подушкой, осторожно нажала курок.
Звук выстрела оказался не громче лопнувшего воздушного шарика. Когда Кристин подняла подушку, наволочка была залита кровью. Девушка положила ее под голову трупа, и багровая кровь тут же пропитала подушку.
Кристин оглядела комнату.
Полицейские легко обнаружат, что убитый был с женщиной, найдут ее волосы на постели, слюну, почувствуют запах духов. Но мужчина, лежавший навзничь, выглядел так, словно покончил с собой. Детективы сумеют определить, что предсмертная записка написана его рукой. Воссоздать происшедшее им, конечно, не под силу. Но от их глаз не скроется след удара в гортань – будет проведено тщательное расследование, объявят розыск женщины, свидетельницы случившегося, а может быть, и подозреваемой в убийстве.
Никто не видел, как Кристин входила сюда. Она приняла обычные меры предосторожности. Тем не менее ищейки могут взять след, если займутся делом всерьез. Нужно предупредить Тони, чтобы уничтожил фотографии.
Кристин стерла отпечатки пальцев с мебели и подоконника и, подойдя к кровати, взглянула на мертвеца. Значит, он все-таки сумел ускользнуть от нее. И, к счастью, семья никогда не узнает правды. А Кристин и Тони не получат лишних шестидесяти-семидесяти тысяч долларов, на которые рассчитывали.
Глава XXXI
Энни не помнила, как повернула ключ в зажигании, не слышала, как взревел мотор. И пришла в себя, только когда впереди показался бульвар Сансет – бледная бесконечная лента, рвущаяся навстречу с лихорадочной скоростью.
В голове не было ни единой мысли. Холмы мелькнули и остались позади. Энни машинально делала повороты в нужных местах, не замечая, куда едет; тело, не сдерживаемое ремнем безопасности, скользило по сиденью. Она все сильнее жала на педаль. Энни не сознавала, куда направляет машину, но сообразила, что Эрик, должно быть поехал за ней и сейчас ищет ее у миссис Эрнандес. Почему-то эта мысль причиняла больше всего боли. Ей нужно скрыться. Побыть одной. Было бы лучше, если он остался дома. Какое счастье, если никто не найдет ее, не станет расспрашивать…
Только сейчас Энни поняла, как прекрасно будет, если она вообще никуда не приедет. Покинуть этот мир и никогда больше не протягивать рук в напрасной надежде, что тебя поймут и примут…
Да, ничто, пустота – великолепное убежище, особенно сегодня.
И она бежала от Эрика, бежала что было сил, тошнота сжигала горло, вытравляя последние надежды, которые еще жили в Энни.
«…Всегда узнают последними».
Старая пословица, жестокая и унизительная, словно с силой ударила в лицо. Разве она не слышала бесконечных историй о беспорядочной сексуальной жизни Эрика, его легендарных похождениях? Разве не читала о многочисленных связях с актрисами – вряд ли эти слишком правдоподобные истории могли быть полностью лживыми. И несмотря на то, что Эрик так горячо все отрицал, разве он не оказался, насколько узнала сама Энни, лучшим в мире любовником?
«… Узнают последними».
Тело Эрика, лежащее на кровати, его лицо с пустыми глазами… и обнаженные фигуры рядом, свидетельства извращенного наслаждения, с новой силой встали перед глазами – омерзительное, постыдное зрелище, притягивавшее ее словно магнитом. Содрогаясь от отвращения, девушка желала одного – раздавить это лицо каблуком, уничтожить как ядовитую змею, стереть с лица земли, как заклятого врага. Только тогда, быть может, ее стыд, ее позор растворятся в вихре безумного разрушения.
«А ведь я мечтала выйти за него замуж», – повторяла Энни, прибавляя скорость.
Она отчаянно пыталась освободиться от власти этих глаз, но они цепко держали ее; усталость, пресыщение и ужасающее равнодушие впивались в плоть безжалостными крючками.
Гонимая все дальше ненавистью к человеку на постели и убийственным омерзением к глупой девчонке, верившей ему и хотевшей его, Энни ехала все быстрее; машина взлетала на холмы, спускалась в равнины на поворотах, тело Энни с силой ударялось о дверцу. Огни фар высвечивали заросли чапарраля, лавровые кусты, гравий на обочине…
Но Энни ничего не видела. Как она могла быть так непростительно глупа? И Эрик… воображал ли он себя ловким соблазнителем, когда сомневался в собственной мужественности? Казанова, притворившийся импотентом! И она попалась на удочку; женские, материнские инстинкты отозвались на чувственный призыв и отчаянное желание Эрика быть любимым.
«Но нет, – подумала Энни, – кинжал ее ярости внезапно обратился на нее самое, – во всем виновата только я. В чем можно упрекнуть Эрика? Разве он когда-нибудь ранил или предал ее? В конце концов, он был у себя дома, когда она ворвалась со своим назойливым любопытством!»