Уолли немедленно распознал, что это. Ощущение власти над фотографом, удовлетворенное мерцание глаз хищницы, свидетельство воли настолько сильной, что она переходила, возможно, за грань разума. И сознание того, что Чарли восхищается стоявшим рядом с матерью ребенком.
На заднем плане виднелся залив. Ветер трепал белокурые волосы малышки. Изящная, стройная, с идеальными чертами лица, в красивом переднике, возможно, слишком строгом для подобного случая.
Мать ревниво вцепилась в плечо дочери, на маленькой ключице отчетливо выделялись длинные пальцы женщины. Девочка словно вся сжалась, но стояла спокойно.
Теперь Уолли всматривался в ее глаза: на первый взгляд, нежные, добрые, с отблеском застенчивой улыбки. Но наблюдательного человека вряд ли могло обмануть это внешнее спокойствие. Под внешней безмятежностью крылась глубоко запрятанная подозрительность. Не страх, но только бесконечная осторожность, столь же устрашающая, как откровенное торжество матери. И еще какое-то выражение, которое Уолли поначалу не смог определить. Он поднес снимок ближе, покачал головой, слишком ослепленный поразительным воздействием этого взгляда, чтобы сразу определить его.
Но тут неожиданно все стало понятным. Терпение. Вот оно что. Терпеливые, чего-то ждущие глаза. Улыбка, специально предназначенная для фотографа, была всего лишь тенью, танцующей на поверхности омута, скрывающего глубинное бесконечное терпение… выносливость… стойкость…
Этот снимок был словно кадром из фильма ужасов. Мать и дочь и побережье летним днем. Палач и жертва на отдыхе, соединенные тесным объятием.
Пленница смотрела в фотоаппарат, словно видела путь к спасению, тысячу раз обрывавшийся в тот момент, когда свобода уже близка.
Пляж был клеткой, залив и небеса – решетками, солнце – усталым сообщником в мире, навсегда закрытом для счастья и покоя.
– Я бы хотел сделать копию, – сказал Уолли. – Не волнуйтесь, не потеряю.
– Да уж, поосторожнее, – сказал Чарли, казавшийся еще более устало-бессильным, чем всегда. – Не хотелось бы лишиться его, мистер Дугас. У меня больше ничего не осталось.
На следующее утро Уолли вернулся в «Тип-Топ» и, положив фото на стойку, подтолкнул его к Чарли.
– И последнее, – сказал сыщик. – Издевательства Элтеи над дочерью… Она когда-нибудь теряла над собой контроль?
Чарли, побледнев, взглянул на сыщика.
– Бывало, – признался он. – Это продолжалось по нескольку дней. Крисси выглядела ужасно. Я забеспокоился, повел девочку к знакомому доктору – там, в Филадельфии. Она была покрыта синяками. Я боялся, что у Крис внутреннее кровоизлияние… понимаете? На того парня можно было рассчитывать. Он не из болтливых. Принимал девок, аборты делал, гонорею лечил, все такое. Он осмотрел Крисси. Сказал, что сильно избита, но девочка сильная, особенно для ее роста и возраста. Кровоизлияния не было. Он велел мне следить за ней.
Чарли впал в молчание, настолько безнадежное, что Уолли сочувственно коснулся его руки.
– Вы бы сказали мне, если бы знали куда они уехали, правда? Если бы слышали что-нибудь?
В глазах Чарли стояли слезы:
– Если вдруг отыщете ее… надеюсь… надеюсь с ней все в порядке.
Очевидно, он так и не осознал, что Крисси успела вырасти, стать взрослой женщиной. В его глазах она по-прежнему оставалась храброй беззащитной девчушкой, которую он любил, но не смог спасти.
– Я найду ее, – сказал Уолли. – Передать от вас привет? Чарли покачал головой.
– Нет, не стоит. Сомневаюсь, что она меня помнит. Честно говоря, лучше бы она обо всем забыла.
Уолли сделал шаг к двери, но обернулся:
– Этот доктор… – начал он. Чарли пожал плечами.
– Его упрятали в тюрьму за торговлю наркотиками. Он и сам был наркоманом. К тому же, записей не вел, знаете ли…
– Знаю, – кивнул Уолли. – Знаю.
Глава XXIV
Если бы не лихорадочные поиски Ника, Энни узнала бы правду последней. Его тело было найдено двумя завсегдатаями дома на Пойнсетта авеню. До смерти напуганные увиденным, они сбежали, не вызвав «скорую помощь».
Именно Кенди Резник, поставившая перед уходом будильник на восемь, обнаружила Ника незадолго до полудня и, не назвав себя, позвонила в лос-анджелесский полицейский участок.
Энни, заподозрив худшее, сидела на телефоне еще с прошлого вечера, обзванивая больницы и морги, и в бессилии металась по комнате, когда в полиции объяснили, что могут начать розыски только в том случае, если Ник не объявится через двадцать четыре часа. Проведя почти бессонную ночь, она вновь начала звонить. Только к вечеру врач реанимации Голливудского Пресвитерианского медицинского центра сказал, что видел умершего от передозировки наркомана, внешность которого соответствовала описаниям разыскиваемого.
Он попросил Энни подождать и после нескольких мучительных минут вновь взял трубку.
– Из его удостоверения личности, мисс, я понял, что это ваш Николас Марсиано. Буду крайне благодарен, если сможете прийти и опознать его. Вы бы очень помогли нам.
Энни опознала груду бледного холодного мяса, бывшего когда-то Ником. Она не верила глазам. В последний раз она видела мертвеца, когда умер отец. Но тогда Энни была готова к этому – Гарри долго болел и последний год жизни с каждым днем бледнел и слабел. Но Ник был красивым жизнерадостным молодым человеком. Всего за полгода наркотики и алкоголь уничтожили его, погубили, сожрали. То, что лежало на прозекторском столе перед Энни, ничем не напоминало чувственного, полного жизни мужчину-ребенка, блестящего актера, любимца учеников Роя Дирена, который так часто смешил Энни, говорил ей комплименты, а когда сжимал ее в объятиях, его страстные поцелуи пробуждали дрожь желания, скрыть которое от себя самой было невозможно… и подавить тоже.
И Энни знала, что убило его. Голливуд пожирал его душу капля за каплей, заставлял вести себя как проститутка, чтобы получить работу, и предлагая наркотики, которыми он убил свое тело, когда гордость, такая хрупкая и неумолимая, не позволила Нику примириться с тем, что с ним стало.
И теперь… так скоро… так бесполезно… ее Ник, наконец, нашел покой.
На долю Энни выпало сообщить в больнице имена родителей Ника. Едва сдерживая слезы, она позвонила в Ньютон, штат Массачусетс.
Хуже всего, что сначала миссис Марсиано была так потрясена звонком знаменитой Энни Хэвиленд, что потребовалось несколько минут, пока она поняла, какие трагические вести сообщает девушка. Женщина беспомощно зарыдала. Трубку взял отец Ника. Он говорил спокойно, сдержанно и заверил Энни, что следующим же самолетом вылетит в Голливуд вместе с женой, чтобы забрать сына.
Энни встретила их в аэропорту и привезла в больницу. Мать Ника, маленькая, похожая на птичку женщина, была явно раздавлена несчастьем. Отец, темноволосый человек с жестким взглядом, такой же красивый, как Ник, но более тяжеловесный и поразительно моложавый, изо всех сил старался держать себя в руках. Упрямо сцепив зубы, он выполнял все формальности, позвонил гробовщику в Бостон, распорядился перевезти тело самолетом.