Однажды поздно вечером, около одиннадцати, в
квартире вдовы раздался звонок в дверь.
– Кто там? – удивленно спросила Лена.
– Это Михаил Попов, – ответил незнакомый
мужской голос. – Скажите, Евгений дома? Или он тут больше не живет?
– Евгений? – удивилась Лена. – Какой
Евгений? Фамилию назовите.
– Арбузов, – отозвался незнакомец.
Сообразив, что к ней пришел некто, очевидно,
долгие годы пролежавший в нафталине, Лена распахнула дверь и увидела высокого
лысого дядьку в клетчатом пиджаке и дурацких ярко-желтых ботинках.
– Сорри, – сказал он, – понимаю, что
время сейчас позднее, но не утерпел… Так Женька где? Я Миша, его близкий
приятель еще с институтских времен.
Лена вгляделась в лицо незнакомца, а тот,
совершенно не ощущая разливавшейся в воздухе напряженности, продолжал:
– Так как? Позовете Женю? Вы ему кто?
– Вдова, – тихо ответила Лена.
Михаил ахнул:
– Женька умер!
– Да, – кивнула Лена.
– Но он же молодой, мы с одного года… Как?
Когда?
Видя, что гость разнервничался, Лена
пригласила незнакомца на кухню и неожиданно рассказала о своей жизни. Что
заставило ее, обычно сдержанную, разоткровенничаться, она и сама не поняла.
Узнав о не слишком счастливой судьбе Лены, Михаил в ответ изложил собственную
биографию. Его история была традиционна: уехал в Израиль, потом перебрался в
США. Сначала бедствовал, работал уборщиком в русском ресторане и водил такси,
затем пристроился на радио, и тут ему повезло. Через год у Попова была своя
программа о художниках, в живописи бывший выпускник Строгановки разбирался
великолепно. Дальше – больше. Поднакопив денег, эмигрант сумел открыть
небольшой магазин-салон и сейчас весьма успешно торгует полотнами. В Россию
Попов не ездил, но в последний год на него вдруг навалилось неистребимое
желание побывать в Москве, вот Майкл и прикатил на Родину, где испытал горькое
разочарование: никого из прежних друзей не осталось. Одни спились и потеряли
нормальный облик, другие, как он сам, давно уехали из России, третьи перестали
заниматься живописью, ушли в бизнес, а один из бывших однокурсников взлетел на
самый верх политического Олимпа и сделал вид, что никогда не был знаком с
человеком по имени Миша Попов.
– Я так надеялся, что хоть Женька не
изменился, – растерянно объяснял Миша, – он-то думал лишь об
искусстве.
Лена кивнула:
– Да, это так, Женя просто умер.
– А картины его? – заинтересовался
Попов. – Они выставлялись?
– Нет, – пожала плечами вдова, –
никому не нужны. Так, для памяти, дома висят.
– Дайте мне одну, – попросил Миша. –
«Хроноса».
У Лены в тот момент было очень плохо с
деньгами: Свете требовались дорогие лекарства. А еще мать, надеявшаяся вылечить
дочь, нашла очередного знахаря, готового за кругленькую сумму попытаться
оживить впавший в спячку мозг Светы.
– Сейчас российский андеграунд стремительно
входит в моду, – продолжил Попов, – может, сумею хорошо пристроить
картины в Америке.
– Женя хотел, чтобы его работы висели
дома, – тихо ответила Лена.
– Он же не знал, какое несчастье случится со
Светой, – парировал Миша. – Я попытаюсь продать хоть одно полотно.
Посмотрите, в какой нищете вы живете!
Лена заколебалась. И тут случилось
невероятное: картина, о которой вел речь Попов, внезапно упала на ковер. Вдова
ахнула и кинулась осматривать ее.
– Надо же, – пробормотала она, –
гвоздь из стены вылетел…
– Это знак, – торжественно заявил
Михаил. – Женя с того света велит не глупить, отдать «Хроноса».
Неожиданное падение картины произвело на Лену
сильнейшее впечатление, и она согласилась на предложение Попова.
Дальнейшее напоминало чудо: «Хроноса»
моментально приобрел один из американских знатоков живописи. Более того, он дал
интервью крупной нью-йорской газете, в котором назвал Евгения Арбузова
величайшим художником, превосходящим по таланту Малевича. На следующий день
после выхода газеты в салон к Попову ринулись люди, желающие приобрести холсты
Арбузова.
Миша – честный человек и умный бизнесмен. Живо
смекнув, как следует поступить, он слетал вновь в Россию, взял у Лены несколько
картин и продал их за очень большие деньги. Вдове Арбузова Попов сказал:
– Вы будете богатой женщиной.
– Хорошо иметь деньги, – спокойно
ответила Лена, – но мне хочется лишь вылечить Свету.
– Попробую помочь, – ответил Михаил.
С тех пор прошел год. За это время Майкл
проделал гигантскую работу: во-первых, он продал часть полотен Арбузова, а
деньги поместил под большие проценты в банк, во-вторых, нашел клинику, где
занимаются такими людьми, как Света, и договорился о курсе лечения, в-третьих,
сделал девушке загранпаспорт, в общем, оформил все необходимые документы на
выезд. Случилась лишь одна незадача. Американцы крайне подозрительно относятся
к людям, которые едут в США полным семейным составом. Консульские работники
подозревают их в желании навсегда остаться в стране воинствующей демократии и
сесть на шею местным налогоплательщикам. На гребне перестройки американцы
весьма охотно впускали к себе россиян и сейчас горько жалели о совершенной
ошибке – «колбасные» эмигранты превратились в обузу. Поэтому сейчас отправиться
за океан маме и дочери, при условии, что в Москве их не будут ждать папа и
брат, практически невозможно, в консульстве просто не дают визу.
Сильно напрягло бы чиновников известие о том,
что Светлана Арбузова умственно не совсем полноценная личность. Даже если бы
Попов представил справку из банка о наличии у госпожи Арбузовой солидного
счета, это вряд ли изменило бы ситуацию. А Попов, изворотливый, как лис, уже
ухитрился договориться с главврачом больницы, большим любителем живописи, что
тот получит в дар одну из картин Арбузова, а взамен устроит дочь художника на
лечение по страховке. В общем, Майкл запланировал слегка нарушить закон
(кстати, к подобной хитрости прибегают и некоторые американцы, совершенно
спокойно получая медицинскую помощь по чужой страховке).