Олеся притихла, но отношений с Федором не
прервала. Домой Филимонова кавалера привести не могла, Федор же живет в
вагончике вместе с девятью парнями, поэтому парочка устроила себе убежище на
свежем воздухе. Баландин построил шалаш на задах деревни, и любовники проводили
там свободное время. Все было хорошо до начала августа, а потом Олеся поняла,
что беременна. Глупышка пришла в восторг и не преминула сообщить новость
жениху.
– Теперь сыграем свадьбу, – ликовала
Филимонова. – Иначе я буду мать-одиночка, а это, по стариковским понятиям,
ужасный позор. Мамаше теперь некуда деваться! Собирайся!
– Куда? – уточнил Федя.
– Пойдем ко мне, хватит в шалаше
прятаться, – радовалась Олеся, – устроимся с комфортом.
– Нет, – отказался любовник.
– Почему? – насторожилась девушка.
– Вид у меня не самый лучший, –
опустил глаза Баландин. – Я прямо с работы, в джинсах, ботинки нечищеные,
небритый. Произведу плохое впечатление, лучше нанесу визит в среду.
– Но сегодня воскресенье! –
воскликнула Олеся.
– В понедельник на стройке аврал, –
пояснил Федор, – нас уже предупредили, что придется работать до полуночи.
Во вторник дадут получку, я съезжу в Москву, сбегаю в парикмахерскую, куплю
себе костюм, тебе колечко, будущей теще коробку конфет и заявлюсь красиво.
Пойми, первая встреча с родственниками очень ответственное мероприятие.
– Да, милый, ты прав! – взвизгнула
дурочка и обняла его. – Значит, в среду, в восемь вечера.
– Жди меня! – велел Баландин и ушел.
Больше Олеся его не видела. Утром в четверг
Филимонова не поехала на занятия, а помчалась на стройку. Там отыскала прораба
и узнала, что Федор еще в понедельник взял расчет, собрал нехитрые пожитки и был
таков. Сказал начальству, что жена заболела.
– Федор имеет законную жену? – чуть
не упала Олеся.
– Ну да, – кивнул прораб, – она
к нему пару раз приезжала.
Стараясь не разрыдаться, Олеся поторопилась в
Москву. Купила газету, отыскала объявление «Аборты в день обращения. Анонимно.
Недорого. Наркоз» и рванула по указанному адресу.
Реклама не подвела, операцию сделали быстро,
никаких бумаг не оформляли. Около четырех вечера Филимонова очнулась, села на
кровати и увидела на соседней койке бледную девушку, которую рвало в таз.
– Вау, тебе плохо! – испугалась
Олеся.
Соседка только застонала, и тут в комнату
вошла женщина, которая с порога зашумела:
– Лена, что за дурь была обращаться сюда?
Есть же приличные места!
Олеся замерла. Она сразу узнала даму – это
Гарибальди, ее соседка по Евстигнеевке. Разумеется, никакой дружбы Филимонова с
Даной не водила, но в лицо ее прекрасно знала.
Пока некстати появившаяся односельчанка
отчитывала девицу, Олеся, сделав вид, что хочет умыться, прикрыла лицо
полотенцем и выскользнула в коридор. Филимонова очень надеялась, что Дана ее не
узнала, но в душе все равно шевелилось беспокойство. А ну как Гарибальди все же
сообразит, кто только что сидел на койке, прямиком отправится к матери Олеси и
расскажет, в клинике какого профиля встретила дочь соседки?
Неделю Филимонова тряслась от каждого шороха,
а потом успокоилась. Похоже, ей удалось вовремя вытащить хвост из мышеловки. А
потом пришло письмо.
– Какое? – насторожилась я.
– В конверте, – шмыгнула носом
Олеся, – без адреса. Его под дверь подсунули, у нас там щель большая.
Хорошо еще, что я первая домой вернулась, маму на работе задержали, а то бы
скандал случился. Вот гадина!
– Кто? – не поняла я.
– Гарибальди! Здорово, что она из окна
выпала! – зло воскликнула Олеся. – Открыла я конверт, а там записка:
«Знаю все. Молчание стоит пять тысяч долларов. Если через неделю не получим
денег, о вашей тайне узнают все». Ваще с ума съехала! Откуда у меня такие
деньги?
– Почему ты решила, что послание от
Даны? – поинтересовалась я.
– От кого же еще? – возмутилась
девчонка. – С кем я в больнице столкнулась? Ну хитра! Со мной тогда даже
не поздоровалась, бросилась к своей знакомой, а сама гадость придумала. Ну, я и
решила с ней разобраться… Понимаете?
– Пока не очень, – ответила
я. – Вообще-то письмо могло предназначаться твоей маме, и автором его мог
быть кто угодно.
Филимонова закатила глаза.
– Маманька старуха, ей сороковник
стукнул! Какие, блин, тайны? Я про нее все знаю: мужиков у нее нет, денег ни
копейки, на уме одна картошка да банки, консервирование. Нет, точно меня
пугали.
Я опустила глаза. Если человек совершает не
очень хороший поступок, он боится, что об этом узнают люди, и порой теряет
способность мыслить здраво. Ну зачем Дане шантажировать девчонку? Думаю, вся
Евстигнеевка в курсе материального положения Филимоновых. Скорей всего,
Гарибальди не узнала тогда в больнице Олесю – не ожидала ее увидеть в клинике,
была озабочена состоянием своей знакомой. Но девушку мучает чувство вины, из-за
него она и заподозрила Гарибальди в шантаже.
– И как ты решила с ней
разобраться? – ожила я.
Олесин голос задрожал от негодования.
– Она мне гадость сделала, письмо с
угрозами подсунула, и я тоже решила ей пакость навалять. Насобирала в пакет
собачьего дерьма и хотела в комнату зашвырнуть.
– Креативно!
– Вовсе я не кретинка! – воскликнула
Олеся. – Че обзываешься? Еще в Библии написано: окно за окно, зуб за зуб!
– Я не хочу тебя обидеть, слово
«креативно» означает «оригинально», и в цитате, которую ты сейчас вспомнила,
речь идет не об окнах, а о глазах: око за око, – вздохнула я. – Лучше
вернемся к мобильному. Откуда он у тебя?
Олеся сдвинула брови к переносице.
– Ну прошла я к ней в сад, осторожно,
спряталась за кусты. Там такие здоровенные торчат, всегда зеленые, пушистые, не
знаю, как называются… Стою и думаю, куда лучше пакет запульнуть: через форточку
в столовую или дом обойти? И тут, гляжу, Расторгуева…
– Вера?
– Ага. Слоном прет, глаза вытаращила,
морда красная, летит к забору. Во облом! Тока ее мне и не хватало, классная
ситуация!
– Неприятно, – согласилась я. –
И что дальше?