Патологии - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 68

Я ору на него, не понимая, что ору, возможно, вообще не произнося слов.

И рыдающий голос Семёныча…

Андрюха-Конь морщится, сплёвывает длинно, поправляет на плече ремень ПКМ, выворачивает на площадке, тяжело наступая на чьи-то внутренности.

- Я через дверь выйду, - сказанное я понимаю по его губам. Он сказал это для себя, ни для кого больше.

Семёныч не останавливает его.

Старичков толкает Филю, но пёс вырывается, не хочет прыгать. Старичков выпрыгивает один. Филя жалобно смотрит вниз, долго примеривается, прежде чем прыгнуть, но кто-то пинает его, и Филя, лязгнув зубами, выпадает.

Чтобы выпрыгнуть, надо присесть. Присаживаюсь. Перед глазами, - кривые, в чьей-то крови, зазубрины недосбитого стекла. Слева - берцы Семёныча, тяжело вдавленные в кровавую лужу, в ошмётья человечины, от которых, кажется, идёт пар…

Внизу, в воде под дождём лежат, никуда не бегут, никуда не плывут, пацаны, наваленные друг на друга.

Оглядываюсь, вижу спину и белые плечи Андрюхи-Коня, спускающегося по лестнице, стреляющего куда-то в дымную тьму, где слышен гадливый ор, и гортанный хохот. И ещё собачий визг, визг подстреленного пса.

Вылезаю, чувствуя теменем, хребтом оконный проём… выпадаю, кувыркаюсь, с брызгами и чмоканьем падаю, не понимаю куда… на податливые, скользкие, сырые спины… сразу теряю автомат, кувыркаюсь ещё, прыгаю, отталкиваясь ногами, приземляясь на руки, как убогое млекоптающееся, решившее стать рыбой… пытаюсь избавиться от скрюченных, белых и сырых пальцев, и спин, и оскаленных голов… с визгом дышу, и дождь бьёт в лицо, в глухое, слепое, обрастающее жабрами и теряющее веки, лицо…

Как много трупов!

Валюсь в воду, в надежде нырнуть, и плыть, невидимый, по дну оврага, подальше от «почивальни»…

Взбиваю руками ледяную воду и грязь. Сжимаю грязь в руках, скольжу ногами, толкаясь. Не получается, не получается уйти на дно. Здесь по колено воды. На дне чавкающая, обилившаяся почва, и ноги путают кусты и сучья.

Вязну, путаюсь в кустах, вязну. Путаюсь и вязну…

Как здесь передвигаться, боже!

Пытаюсь бежать по воде, ноги двигаются медленно, берцы засасывает, ничего не вижу вокруг, ничего не понимаю. Брызги, и дождь, и автоматный гам.

Глубже, тут чуть-чуть глубже, быть может, по пояс воды. Падаю, хлебаю грязь и воду, потому что дыханья нет, воздуха нет, легкие вывернуты наизнанку.

Вырываюсь из-под воды на свет, пытаюсь бежать, перед глазами прыгает, качается школа, и разбитое окно, из которого я только что выпрыгнул, и завал трупов под окном…

Чего? Куда я? Почему школа передо мной?

Разворачиваюсь, двигаюсь в другую сторону, тяну себя за кусты, сдирая кожу с ладоней. Резко уходит почва, - проклятая, гнилая, засасывающая почва, - уходит из под ног, валюсь в воду, бью всеми конечностями, ползу по дну, отталкиваюсь ногами, пытаюсь плыть…

Здесь глубоко, но плыть дико, дико, дико тяжело.

Скидываю разгрузку, крутясь в воде, беспрестанно хлебая воду, кашляя, снова хлебая…

Плыву, толкаю по-лягушачьи себя ногами.

Нет сил, сил больше нет.

Ухнуло, - показалось, будто из-под воды вылетел некий радостный подводный дух.

Бьёт в лицо грязью, меня переворачивает, толкает в грудь, ухожу под воду.

«Меня не убили», - ясно стучит в голове.

…на одной ноге нет берца, голая ступня чувствует дно…

Лениво шевелю руками, мозг тяжело и сладко саднит, словно переполняя голову, готовый выплеснуться…

«А я ведь тону…»

Лениво, лениво, лениво…

Тяжелые веки, красное, тяжелое зарево под веками, и мозг тяжело и сладко саднит. Внутренности рывками, с каждым горловым спазмом, с каждой попыткой вдоха заполняются грязной, тяжелой водой… Вода тёплая. И выдохнуть нет сил.

Голая нога, пятка моя чувствует дно. Нет моего тела, тело растворилось, только живая белая пятка, и жилка на ней, мёрзнет…

Толкнись ногой!

Вылетаю на поверхность, с лаем хватаю воздух, плашмя бью руками по воде, разодранными, рваными, с изуродованными линиями жизни и судьбы, ладонями.

Вижу, я вижу человека.

Уйдя под воду, помню, что видел человека.

Стегающий по воде, тяжёлый дождь… Тяжелый дождь, стегающий по воде, тысячи тяжелых капель, - вижу, странно близко вижу. Только что видел грязную подводную тьму, а теперь - капли по воде.

- Егор! Плыви, Егор!

Двигаю руками, ногами, слушаюсь кого-то, кто тянет меня за шиворот.

Монах, это Монах.

Двигаю, дёргаю конечностями…

Вдыхая и выдыхая, лаю сипло, визгливо.

Бьюсь в падучей на воде, на грязи, долго, долго.

Дёргаю, дрыгаю…

- Егор, не лупи руками! Егор! Стой! Стой! Здесь мелко. Сиди.

Держась распахнутыми руками за кусты, сижу…

Рвёт, меня рвёт. Не в силах поднять глаза, равнодушный ко всему, - нет, не смотрю, - просто вижу, как в воду рывками изливается из меня дурная, густая жидкость.

Монаха тоже рвёт.

Нас колотит и рвёт…

Всё тело дрожит. Кусты, за которые держусь, гнутся и ломаются в руках, падаю на четвереньки, стою на четвереньках.

Изо рта изливается, с рыданием изливается изо рта рвота.

И длинная, неотрывная слюна висит на губе.

Дышать трудно. Внутренности мои, кажется, разорваны, все кишки перекручены…

Сажусь на зад, сморкаюсь грязью… Рука пляшет у лица, ледяная рука пляшет, дрожит, трясётся, чужая рука… протираю глаза.

Школы не видно, она на той стороне оврага, далеко…

Ничего не страшно. Кто бы не пришел, что бы не сделали с нами, - ничего не страшно.

Сидим по пояс в воде, нагнув головы, вцепившись в ляжки ледяными, скрученными, кровоточащими пальцами.

По спинам, по затылкам бьёт дождь.

Пытаюсь сплюнуть. С онемевшего, безвольного языка свисает слюна. Всё тело моё, онемевшее, сошедшее с ума, колотит, лишь под языком горячо…

Выстрелов уже не слышно. Темно…

Слюна сладкая…

Было не раннее сентябрьское утро, навстречу по тротуару шли алкоголики и молодые мамы с колясками; и те, и другие имеют обыкновение появляться на улице именно в это время.

Припухлые лица алкоголиков и молодых мам вызывали во мне нежность; лица пьяниц были иссини-серого цвета, лица женщин - бледно-розового.

Алкоголики топали деловито, им очень хотелось, чтобы все думали, что они идут на работу. Завидев меня, или какого-либо другого молодого человека, они всматривались в нас, определяя для себя, уместно ли позаимствовать у встречного несколько рублей, скажем, на хлеб.