– Возьми ее себе.
– Не собирался я ее брать!
– Да ничего страшного, – засмеялся Клейтон.
– Не нужна она мне! Не хотел я!
Фрэнк чувствовал: назревает что-то нехорошее, Чез вот-вот взорвется. Вид у Чеза был смущенный, злой и обиженный.
– Давай махнемся, – предложил Фрэнк, выхватывая карточку у Чеза. – На, возьми мою.
Чез взял карточку. Потом отошел в сторону и одиноко встал в дальнем углу двора. Раздался звонок, нужно было идти в класс. Чез вернулся и сказал:
– Пошли в субботу птичьи яйца собирать. Мы с братьями идем.
Но когда уроки кончились и все стали расходиться по домам, а Чез с Фрэнком подошли к Ине и спросили, можно ли ему пойти собирать яйца, Ина сказала, что Фрэнку будет некогда. Она не объяснила, чем именно он будет занят, но заявила, что у них уже есть на этот день планы. Мать Клейтона сказала то же самое. Чез, не слишком расстроенный, умчался искать старшую сестру.
– Куда мы завтра идем? Куда? – требовал ответа Фрэнк вечером.
– Ты о чем? – спросила Эвелин, стоя на коленях с совком и щеткой в руках.
– Тетя Ина сказала, мы завтра куда-то идем.
Эвелин вопросительно посмотрела на Ину, и та что-то изобразила ей губами. Эвелин отложила совок и щетку и усадила Фрэнка за обеденный стол. Сестры тоже уселись. Ина сняла очки и устремила на Фрэнка пристальный взгляд.
– Послушай, Фрэнк, этот мальчик… – начала она.
– Тот, с которым ты играл.
– В школе. С которым ты подружился. Фрэнк понял, что они говорят про Чеза, и спросил:
– Клейтон?
– Нет, не Клейтон.
– Клейтон – хороший мальчик. Нет, тот, другой.
Они ждали, но Фрэнк делал вид, что не понимает, о ком это они. Тогда Эвелин сказала:
– Мы с тетей Иной знаем его семью…
– Нам известно, из какой он семьи… – поправила Ина.
– И хотя Господь велел любить всех, иногда это не так легко, и потом, семья у него не очень хорошая…
– Тебе с такими не стоило бы водиться.
– И звать в гости на чай…
– Да, и на чай звать, и, послушай, не надо тебе с этим мальчиком знаться, не пара он тебе…
– Подальше бы ты от него.
Фрэнк смотрел то на одну, то на другую тетку. Они, не мигая, глядели на него широко раскрытыми, чуть влажными, красивыми голубыми глазами. Сказав все самое важное, Ина снова надела очки. Фрэнк уставился в стол. Потом поднял глаза, к которым подступили слезы, и вдруг услышал собственный вопль:
– ДУРЫ СТАРЫЕ! НА ФЕРМУ ХОЧУ! НА ФЕРМУ!
Не переставая кричать, он бросился вон из комнаты и укрылся в спальне.
Примерно через час в дверь к нему легонько постучали, и на пороге появилась тетя Эвелин с тарелкой сэндвичей и стаканом молока на подносе. Фрэнк лежал на кровати. Эвелин поставила поднос на тумбочку у кровати.
– Мы тут вспомнили – дядя Уильям завтра едет на ферму. Утром мы попросим его взять тебя с собой.
Фрэнк сел и показал на карточку от сигаретной пачки, поставленную им на каминную полку.
– Почему бабушка и дедушка не пришлют мне из Америки что-нибудь такое? Почему?
Эвелин взяла карточку, посмотрела на изображение Малыша Рута, прочла подпись на обратной стороне.
– Они о тебе ничего не знают, Фрэнки. Им никто не рассказывал.
– Почему?
Эвелин осторожно поставила карточку на полку.
– Еще время не подоспело, – сказала она. – На все Божья воля.
Уильям действительно собирался рано утром ехать на ферму на своем фургоне и согласился подвезти Фрэнка. Дядя был чем-то недоволен, озабочен и говорил загадками.
– Ну что, сегодня тоже меня порадуешь? – обратился он к Фрэнку, когда они уже отъехали довольно далеко.
– Что?
– Да так.
И все. Больше за всю дорогу дядя Уильям не промолвил ни слова. Зато когда они приехали, дядя Том и тетя Юна устроили Фрэнку шумную встречу. Вид у Юны был уже гораздо лучше, цвели и ее двойняшки. Говорили, что она уже почти справилась с какой-то «родильной хандрой». Юна отвела Фрэнка в дом, а Том остался помочь Уильяму погрузить в фургон овощи с огорода. Когда работа было окончена, Уильям зашел попрощаться с Юной.
– Домой? – спросила Юна.
– Сначала в Рагби заеду.
Уильям сложил ладони чашечкой, чтобы прикурить, хоть и был в доме, не на ветру.
– По делам? – спросил Том.
– Угу.
Том согласился потом отвезти Фрэнка домой, и все трое на прощание помахали Уильяму руками. Фрэнк и Том стояли во дворе, Юна переминалась с ноги на ногу на пороге, а у ее ног возились близнецы.
– Не больно-то он нынче разговорчивый, – заметила Юна.
– Слова не вытянешь. И что это за дела у него в Рагби? – Тут Том вспомнил, что рядом стоит Фрэнк. – Ну что, школьник? Поможешь мне сено перекидать?
И Фрэнк пошел помогать дяде Тому перетаскивать с места на место сено в сарае. В глубине сарая валялись старые ящики и стоял ржавеющий велосипед – его так долго не сдвигали с места, что он весь оброс паутиной. В паутину въелась черная пыль. Казалось, стоит только дотронуться, и вся эта конструкция разлетится дождем из частиц ржавчины и праха. За велосипедом лежал хвостовой стабилизатор бомбардировщика «Люфтваффе», сбитого и упавшего на поле Тома в ночь налета на Ковентри. По серой краске киля была выведена черная свастика с белой каймой. Обломки самолета разнесло по земле на три акра, и Том подобрал киль себе на память еще до того, как Военное министерство вывезло основные части разбившегося бомбардировщика. Когда Фрэнк спросил о самолете, Том рассказал ему, что еще один кусок искореженного металла переплавили на «колокол мира», который стоит теперь в алтарной части церкви Святой Марии в деревне. Он обещал как-нибудь показать Фрэнку этот колокол.
Скоро Фрэнку надоело помогать Тому таскать тюки сена из одного конца сарая в другой, и он стал гоняться за курами бентамками. Улучив удобную минуту, он отпросился поиграть в поле.
У ручья он удивился, как зарос мостик. Под ним ничего не было видно из-за травы и чертополоха с лиловыми цветками. Стараясь не слишком разрыхлить землю и не привлечь к себе внимания, он долго провозился, прежде чем смог влезть внутрь. Теперь ему было гораздо труднее проползти туда – он не осознавал, насколько вырос за последние месяцы.
Его берлога и святыня оставались в неприкосновенности. От солнечного света, пробивавшегося сквозь новую поросль, все тонуло в зеленых бликах. Поэтому сначала Человека за Стеклом можно было едва рассмотреть, но, прижавшись лицом к запачканному, покрытому паутиной стеклу, Фрэнк облегченно вздохнул. Он увидел отвисшую челюсть и ввалившиеся глаза, глядевшие на него.