— Я в Чикаго всего пару дней, — вздохнул Джек, — Руни — хороший малый. Даже приютил меня у себя.
Я спал на его диване. Тебе бы посмотреть на его берлогу: огромная ванная комната, стены до потолка оклеены… Пожалуй, тебе это видеть ни к чему. Дело в том, Луиза, что в последнее время я превратился чуть ли не в параноика. Мне все кажется, что… Я должен был застать тебя врасплох, чтобы увидеть твою реакцию.
Луиза покачала головой. Она не понимала, о чем он говорит. Но, снова посмотрев ему в глаза, заметила мерцающий блеск, как если бы они, не перемещаясь в орбитах, тем не менее не смотрели прямо на нее, а мгновенно меняли фокус, и все поняла. Поняла она и причину его паранойи. И хотя и знала ответ, спросила:
— Зачем ты позвал меня сюда, Джек?
Джек посмотрел на сводчатый потолок великолепного атриума, на круг, похожий на глаз, в самой его верхней точке. Сквозь него видно было, как спускается темнота, пронизываемая лучами электрического света офисов.
— Сумерки наступают. Но я забыл обо всей этой иллюминации внутри.
Черт, он даже говорить начинает, как отец, подумала Луиза.
— Тебе нужно прийти сюда, когда здание закрыто на выходные. Я могу тебя провести.
— Можешь?
— Конечно. Я работаю на Чикагский фонд архитектуры. Могу пройти почти куда угодно. Но для этого кое-что нужно.
— Что именно?
— Убедительно объяснить, почему мне это необходимо. Пошли. Посидим где-нибудь, где можно выпить.
Они отправились в «Рок-боттом». В бар только что начали сходиться конторские служащие. Джек с Луизой уселись у стойки — отдельным островком среди неистового рок-н-ролла. Луиза заказала две большие порции виски. Она с трудом верила тому, что сказал ей Джек в Центре. Облокотившись о стойку, она недоверчиво разглядывала его ничего не выражающее лицо. Он кончиками пальцев касался края стойки и смотрел перед собой немигающим взглядом.
Хотя он только что рассказал обо всем, что с ним произошло, было такое впечатление, что он, все так же сидевший и глядевший сквозь шумных танцующих, сам не мог в это поверить. Те события снова и снова проходили перед его мысленным взором, как кадры фантастического фильма.
— Сперва я подумал, что это Натали столкнула меня в реку. Так дурацки пошутила. Я сознавал, что проплыл под другими четырьмя мостами. Был ужасный момент, когда я подумал, что не выберусь, утону в Тибре.
Я был уже едва жив, когда впереди показался мост Сан-Анджело. Посмотрел наверх и увидел тех каменных ангелов: крылья распростерты, смотрят вниз и ничего не делают, чтобы помочь мне. На берегу гуляла влюбленная парочка. Они обнимались, и целовались, и смеялись. Я видел их силуэты. Я застрял в иле. Голова моя была вся в крови, а сам я — в серой грязи и зеленой тине. Девушка испугалась и завизжала. Но потом они подошли ко мне.
Больше ничего не могу вспомнить. Должно быть, парень с девушкой вытащили меня. Когда я наконец пришел в себя в римской больнице, медсестра сказала, что меня привезла в своей машине молодая пара. Я получил сотрясение мозга и два дня не приходил в сознание. Горло у меня распухло от трубки, через которую мне очищали желудок. Когда волны били меня об опоры мостов, я сломал два пальца и ребро.
В больнице не знали, кто я. Мой бумажник вместе с пальто утонул в Тибре. Так что определить, кто я, они не могли. Меня продержали там еще три дня. Я мог позвонить Натали, но в то время считал, что это она столкнула меня в реку, да и в любом случае непонятно было, почему она не искала меня, не проверила больницы, не сделала что-то еще. Так что я просто лежал на койке. Думал.
Я даже задавался вопросом, а не замешана ли и ты в этом, Луиза.
Я думал об отце. Много думал. О том, как всю жизнь меня или тянуло к нему, или отталкивало то, что я узнавал о нем. И вот я оказался в Риме, выполняю его последнюю волю, занимаюсь его делами, даже сплю с одной из его женщин, и ужасная мысль пришла мне в голову: старик все заранее спланировал. И будучи мертвым, он управляет мной.
Я лежал на больничной койке и размышлял, улыбаясь медсестрам, мучась внутри. Еще до того, как меня выписали, я решил возвратиться в Англию, вновь наладить свой бизнес. Но сперва я отправился в банк, сообщил о потере карточек и договорился о кредите. Потом пошел в отцовский дом.
Была середина дня. Яркое осеннее солнце. Парадная дверь не заперта. Вновь Малер. Контральто. Ферриер или кто-то похожий на нее. На первом этаже никого, так что я тихо поднялся на второй, прокравшись мимо тех ясноглазых манекенов. Даже сквозь оглушительно звучавшую музыку я слышал, как они трахаются. Натали и один из тех молодых итальянцев, которых я видел в ее студии, когда познакомился с ней. Один из ее дружков-наркоманов. Дверь была слегка приоткрыта. Она, голая, стояла на четвереньках на постели, разведя ноги и приподняв зад. Парень пристроился сзади и охаживал ее, но на глазах у него была повязка, а руки связаны за спиной. Одна из ее эзотерических игр, в которые она любила играть со мной.
Какое-то время я смотрел на это в щель приоткрытой двери. Вдруг она метнула взгляд в мою сторону. Шикнула на парня, пристально глядя на щель. Отодвинулась от него, так что я поспешил вниз и спрятался в темной комнате под лестницей.
Я слышал, как они приближались, открывая и закрывая двери комнат. Я вывинтил ультрафиолетовую лампочку — и хорошо сделал, потому что спустя пару минут дверь открылась и появившаяся рука щелкнула выключателем. Потом раздался окрик Натали, и рука и ее хозяин исчезли. Я услышал, как шаги снова поднимаются по лестнице, и воспользовался моментом, чтобы незамеченным выскользнуть из дома.
Я направился в сторону ворот Святого Себастиана, не зная, что мне делать, куда идти. Потом мне пришло в голову, что у меня больше прав находиться в доме, чем у них. Почему это я должен был бежать? Я вернулся, чтобы выгнать их, но они уже ушли сами.
Я решил, что стоит расквитаться с Натали, прежде чем возвращаться в Лондон спасать свою контору. Сознался себе, что хочу достать ее. Потом подумал, что если кто-то незаметно жил в доме в моем присутствии, то и я могу сделать то же самое.
Я отпер чердак, устроил себе там постель. Дня два спустя появились Натали и ее парень. Они были буйные любовники. Я следил за ними. Однажды Натали надела на голову ту странную штуковину вроде шлема, помнишь? И не снимала, пока итальянский дружок имел ее. О, она и его заставляла надевать этот шлем. Иногда они накачивались травкой, спидом, кокаином, кислотой и прочей дурью.
Как-то я услышал, что они ссорятся. Натали переходила с итальянского на английский и обратно: «Дурак, ревнивый итальяшка, раздолбай безмозглый! Если бы ты не избавился от того англичанина, сейчас дом был бы наш!»
«Strega! Prostituta!
[24]
Не трогал я твоего долбаного англичанина!»
Я ничего не понимал: ведь в любом случае деньги от продажи дома получала она. Но то, что они считали меня мертвым, давало мне свободу действий. Я стал включать музыку во всякое неподходящее время, чем сводил их с ума. Всегда Кэтлин Ферриер, «Орфея и Эвридику», — среди ночи или когда они неистовствовали в постели. Плюс к этому оставлял открытой дверь в темную комнату, чтобы они это видели. Однажды разбил темные очки, принадлежавшие парню.