— Ах, сударь, как можно сравнивать неживую вещь с
существом, имеющим душу?
— Душу? — переспросил Бандоль, тут же разразившись
смехом. — А ну-ка, скажи, милочка, что ты понимаешь под этим словом?
— Идею вечного оживляющего принципа, высшую и
величайшую эманацию Божества, которая приближает нас к нему, объединяет с ним и
которая в силу самой своей сути отличает нас от животных.
После таких слов Бандоль захохотал пуще прежнего и сказал
Жюстине:
— Послушай меня, дитя, я вижу в тебе некоторые
достоинства и согласен просветить тебя; удели мне немного внимания и запомни,
что я тебе скажу.
Нет ничего более абсурдного, чем рассуждения о том, что
душа, якобы, есть субстанция, отличная от тела; заблуждение это происходит от
гордыни людей, полагающих, что этот внутренний орган способен извлекать
представления из своих собственных глубин. Некоторые философы, соблазнившись
этой исходной иллюзией, дошли до такой невероятной глупости, что думают, будто
уже при рождении мы несем в себе какие-то врожденные представления. Следуя этой
гипотезе, они сделали из органа, названного ими душой, отдельную субстанцию и
наделили ее нелепой способностью абстрактно мыслить о материи, которая на самом
деле и является ее источником. Это чудовищное мнение равносильно утверждению,
что представления суть единственные предметы мышления, между тем как давно
доказано противоположное, а именно: представления приходят к нам от внешних
предметов, которые, воздействуя на наши чувства, изменяют наш мозг. Разумеется,
исходя из этого, каждое представление является следствием, но разве трудность
доискаться до причины оправдывает наше сомнение в наличии такой причины? Если
мы можем приобрести представления только через посредство материальных
субстанций, глупо предполагать, что причина наших представлений или идей может
быть не материальной. Утверждать, что можно представлять что-то, не имея
органов чувств, так же нелепо, как сказать, будто слепой от рождения способен
иметь представление о цветах. Ах, Жюстина, глупо и нелепо верить, что наша душа
может действовать сама по себе или без всякой причины в любой момент нашей
жизни: неразрывно связанные с материальными элементами, которые составляют наше
существование, полностью зависимые от них, постоянно подчиненные впечатлениям
внешнего порядка, неизменно воздействующие на нас в силу своих свойств, эти
таинственные движения того принципа, который мы по невежеству называем душой,
обусловлены причинами, скрытыми в нас самих. Мы полагает, что эта душа
движется, так как не видим пружин, движущих ее или потому что не допускаем, что
эти недвижные элементы способны производить следствия, которыми мы любуемся.
Источник наших заблуждений заключается в том, что мы смотрим на наше тело как
на грубую и инертную материю, тогда как тело есть высокочувствительная машина,
которая обладает способностью мгновенно узнавать полученные впечатления и
осознавать свое «я» через посредство запоминания этих впечатлений. Имей в виду,
Жюстина: только через чувства мы узнаем и воспринимаем другие существа, только
в результате движений, передаваемых телу, наш мозг может работать, а душа
мыслить, хотеть и действовать. Разве мог бы наш разум охватить то, что ему
неизвестно? Мог ли бы он познать то, чего не почувствовал? Жизнь
убедительнейшим образом доказывает, что душа действует и движется по тем же
законам, которые управляют остальными предметами в природе, что она поэтому не
может быть отделена от тела, что она рождается, растет, изменяется вместе с ним
и что, следовательно, с ним и умирает. Будучи. всегда зависима от тела, она
проходит те же самые стадии: она неопытна в детстве, сильна в зрелом возрасте,
холодна в старости; ее разум или безумие, ее добродетели и пороки — это лишь
результат воздействия внешних объектов на наши материальные органы. Ну скажи,
как, имея столь веские доказательства идентичности души и тела, можно верить,
будто одна часть человека обладает бессмертием, а другая обречена на гибель?
Глупцы, сделав эту душу, которую сами же и придумали, чем-то лишенным
протяженности и элементов, отличным от всего, что мы знаем, осмеливаются
утверждать, будто она не подвластна законам, управляющим остальным миром, где
мы видим непрерывное разложение; они исходят из этих ложных принципов для того,
чтобы доказать, что у мира тоже есть вечная, универсальная душа, и они дали имя
Бога этой новой химере; при этом ее эманацией сделали человеческую душу. Отсюда
происходят религии и все нелепые басни, связанные с ней, все громоздкие и
сказочные системы, которые стали закономерным результатом этой первой глупости;
отсюда романтические представления о страданиях и вознаграждениях в другой
жизни — самая потрясающая нелепость! Если бы человеческая душа была эманацией
универсальной души, то есть творца вселенной, как могла бы она заслужить вечное
блаженство или такие же вечные муки? Как могла бы она быть свободной, будучи
навечно привязанной к существу, породившему ее? Только пусть адепты глупого
понятия о бессмертии души не приводят факт его универсальности в качестве
доказательства его истинности. Очень просто объяснить повсеместное
распространение этого мнения: оно поддерживает сильного и утешает слабого, так
что еще нужно для его признания? Люди повсюду одинаковы, они обладают
одинаковыми слабостями и совершают одни и те же ошибки. Поскольку природа
вдохнула во всех людей самую пламенную любовь к самим себе, естественно мечтать
о бессмертии; это желание затем превращается в уверенность, а еще скорее в
догму. Нетрудно предположить, что подготовленные таким образом люди жадно
внимали мошенникам, которые проповедовали им эти мысли. Но может ли потребность
в химере сделаться неоспоримым свидетельством реальности этой химеры? Точно
также мы жаждем вечной жизни для нашего тела, однако это желание несбыточно,
так почему должна жить вечно наша душа? Простейшие размышления о природе этой
таинственной души должны убедить нас в том, что ее бессмертие — чистейшая
выдумка. Чем на самом деле является эта душа, как не принципом
чувствительности? Что значит мыслить, наслаждаться, страдать, как не выражение
нашей способности чувствовать? Что такое жизнь, как не совокупность различных движений,
способных к организации? Как только тело умирает, его чувствительность
исчезает, и нет больше никаких представлений и, следовательно, мыслей. Стало
быть, мы можем получать представления только через чувства, так откуда взяться
им без наличия чувств? Если из души сделали нечто, отдельное от тела, почему бы
не отделить от него сам процесс жизни? Жизнь есть сумма движений во всем теле,
чувство и мысль — часть этих движений, и в мертвом человеке эти движения
прекращаются, как и все остальные. Так на каком, собственно, основании
утверждается, будто эта душа, которая способна чувствовать, мыслить, желать,
действовать только благодаря материальным органам, может испытывать боль или
удовольствие или хотя бы осознавать свое существование после разложения органов,
которые при жизни служили ей ориентиром? Разве не очевидно, что душа зависит от
устройства частей тела и от порядка, в котором эти части исполняют свои
функции? Таким образом после разрушения органической структуры можно не
сомневаться, что уничтожается также душа. Неужели мы не наблюдаем в продолжение
жизни, как изменяют, смущают и сотрясают душу изменения, которые претерпевают
наши органы? И еще смеют говорить, что душа должна действовать, мыслить,
существовать, одним словом, после того, как эти органы исчезнут совершенно!
Какой идиотизм!