Седьмая картина представляла собой группу из десяти девушек,
облизывавших друг другу влагалище.
В восьмой десять юношей содомировали друг друга, образовав
живое замкнутое кольцо.
Наконец последняя композиция состояла из нескольких мужчин,
которые содомировали шлюх с дебильными или изъеденными сифилисом лицами и
одновременно обсасывали влагалища дряхлых женщин, возрастом не менее
шестидесяти лет, а маленькие дети целовали им задницы.
Посреди этого великолепия стояли две рослые матроны и
держали за руку шестерых малолетних девочек, прелестных как херувимы, предназначенных
в жертву нашему клиенту. Со всех сторон слышались негромкие крики и стоны то ли
удовольствия, то ли боли, свист бичей и розог и хлесткие удары. Все
присутствующие были обнажены, все являли собой образ грязной похоти в самых
разных ее проявлениях. Лампы, в которых горело ароматное масло, создавали
приятное освещение и распространяли по всей комнате возбуждающий, щекочущий
ноздри запах; одним словом, Корнаро оказался в одном из самых величественных
храмов, посвященных похоти.
Наш гость не спеша обошел комнату в сопровождении неотступно
следовавших за ним двух содомитов и двух женщин, вооруженных розгами, и все
четверо по очереди возбуждали ему седалище. Он останавливался то там, то сям:
щипал кого-то за соски, теребил кому-то нижние губки и, раздвинув их,
заглядывал внутрь, раздавал тумаки и пинки. Он был похож на тигра, попавшего в
овчарню.
— Прекрасно, — наконец сказал он, — теперь
пора перейти к делу, я держусь из последних сил. Но я хочу развлекаться
публично, и пусть удовольствия сопровождаются ужасами, которые помогут
изливаться моей сперме. Приготовьте полдюжины девиц и столько же молодых мужчин
— самых стеснительных и благопристойных из тех, что у вас есть, и я обещаю вам
потрясающий спектакль.
Я быстро отобрала актеров, каких он требовал, и мы гурьбой
вошли в комнату, где нас ожидало несчастное семейство. Корнаро окружила толпа
девиц, и он пообещал немедленную смерть каждой, кто не выдержит предстоящего
зрелища: лишится чувств или хотя бы расплачется. Злодей начал с матери: он
подвесил ее за ноги к потолку, в результате чего она задохнулась под тяжестью
собственного плода; вломился в маленькую заднюю норку самой прелестной из
дочерей, заставив сестренку держать ее, потом, взяв плотницкую пилу, медленно
отрезал ребенку голову во время акта содомии. Монстр нарочно не спешил и
растянул ужасающую операцию на целый час, в продолжение которого три юные
зрительницы упали в обморок.
— Запомни их, — бросил мне Корнаро, — я
займусь ими позже.
Когда маленькая головка отвалилась, злодей принялся за следующего
члена семьи и до тех пор, пока не разворотил потроха последнего из детей, пока
не перепилил шею последнему, он не сбросил свою кипящую сперму, которая делала
его столь жестоким и безжалостным. До того, как наступил конец спектакля, еще
три девушки лишились чувств, а все остальные плакали, не пытаясь даже скрыть
слез. Что же касается до матери, она уже не дышала; в жуткой тишине
забрызганной кровью комнаты стоял наш гость, исчадие ада или воплощение зла —
как хотите — и оглядывал чудовищные дела своих рук.
— Что такое, дорогой друг! — возмущенно заговорила
я, подходя к преступнику и дергая его за обмякший орган. — Неужели вы
собираетесь оставить этих тварей безнаказанными после того, как приговорили их
к смерти за непослушание?
— Нет, конечно, — тяжело вздохнул он, — но я
просто чертовски устал, мне нужен отдых…
Отчаявшись добиться от него каких-либо действий, я подала
ему чашку горячего бульона, и он ушел, заплатив сто тысяч франков за
доставленное удовольствие.
После Корнаро другой незабываемой посетительницей нашего
заведения была одна венецианка высокого происхождения, чрезвычайно богатая и
очень известная своим распутством. Сильвия, сорокапятилетняя дама, высокая,
статная, превосходно сложенная, обладательница прекраснейших в мире глаз, три
дня провела в нашем доме.
— Дорогие мои, — заявила она, — меня
переполняют соки, от которых я могу освободиться только ценой отвратительных
поступков. Для начала, — продолжала эта современная Мессалина, — я
хочу, чтобы вы продали меня какому-нибудь развратнику с необычными вкусами,
который проведет меня по самым мерзким клоакам порока и бесстыдства.
— У меня уже есть такой, я думаю, он вам подойдет.
Однако, синьора, он непременно захочет обращаться с вами как с самой последней
шлюхой и может причинить вам боль.
— Ах, милочка, это то, что требуется; мне жутко хочется
стать жертвой такого человека… А что он будет делать после побоев?
— После хорошей взбучки он заставит вас массировать
мужские органы на его лице, потом вам пососут вагину, а в заключение он
подвергнет вас содомии.
— Великолепно! Я давно мечтала об этом. Давайте
приступим прямо сейчас, а позже я объясню вам, чем должны завершиться мои
утехи.
Я привела ей обещанного клиента. Так совпало, что ему
хотелось развлечься именно с такой женщиной, как Сильвия, и он был несказанно
рад, когда увидел ее. Оставшись наедине, наши актеры не замедлили приступить к
делу, а я, находясь за стеной, небрежно развалившись посреди служанок, которые
усердно ласкали меня спереди и сзади, не пропустила ни одной подробности. Дорсини
начал с того, что несколькими сильными пинками наградил величественный зад,
быстро перешел к рукоприкладству и выдал Сильвии серию хлестких пощечин,
присовокупив к ним десяток ударов кулаком, и все это происходило в таком
стремительном темпе, что изумленная аристократка только моргала глазами; но я
должна заметить, что в ее глазах не было ничего, кроме удовольствия. Град
ударов сменился длинной тирадой площадной брани: редкую женщину оскорбляли и
унижали так, как Дорсини свою партнершу.
— Вот так, — сказал он, отдышавшись, — теперь
тащите сюда члены, я хочу посмотреть, как эта шлюха исполняет свои обязанности.
В тот же момент появились шесть первоклассных долбильщиков;
обнаженная Сильвия, усевшись на грудь распутника, принялась выдаивать их,
разбрызгивая сперму на лицо Дорсини, потом втирала опустевшие органы в его нос
и губы, но его собственный член не подавал никаких признаков жизни. Тогда на
подмогу вызвали еще нескольких юношей, и он велел им прочистить влагалище своей
высокорожденной наперсницы.
— Клянусь сатаной, — вскричал он, глядя, как она
извивается в мужских объятиях, — я ни разу не встречал таких потаскух! А
ну-ка, покажи всю свою прыть, старая перечница, покажи, как ты умеешь ругаться,
скажи Всевышнему все, что ты о нем думаешь.
Сильвия ответила на эти слова потоком гнусных ругательств по
адресу Предвечного, и никогда прежде мне не доводилось слышать столь громких и
оскорбительных богохульств. Отъявленный еретик блаженствовал и мастурбировал, и
ласкал, одну за другой, задницы долбильщиков, не забывая и зад своей шлюхи.
Когда он обошел всех, один из мужчин — тот, кто в эти минуты совокуплялся с
Сильвией, — подставил ему седалище; Дорсини осмотрел его — как вы
понимаете, осмотр не обошелся без ритуальных щипков и похлопываний, — и
вставил свой член в бессовестно раскрытое отверстие. Сильвия стойко выдержала
двойной натиск: не зря говорят, что в разврате хороши обе роли — и активная и
пассивная; единственной колыбелью наслаждения служит воображение, только оно
порождает удовольствия, придает им форму и нужное направление; там, где
воображение спит или бездействует, мы видим лишь простой физический акт —
скучный, скотский, неодухотворенный.