Да, Жюльетта, без страха и сомнения отдавайся своим
неукротимым чувствам, своим непостоянным капризам, властному влечению своего
жестокого сердца; в твоей распущенности я черпаю вдохновение и удовольствия, в
твоих удовольствиях нахожу радость; подчиняйся только зову похоти, следуй за
ним, и пусть твое изощренное воображение разнообразит наши с тобой утехи —
только многократно повторяя их, мы достигнем счастья. Счастье капризно и
мимолетно, оно осеняет своим крылом лишь того, кто достаточно умен, ч??обы
заметить его, кто достаточно ловок, чтобы схватить его, и силен, чтобы его
удержать; никогда не забывай, что все человеческое счастье питается нашим
воображением и что прийти к нему невозможно, не потакая своим прихотям. Самый
счастливый из смертных — тот, у кого больше средств и возможностей
удовлетворить свои желания, тот, кто не брезгует ни женщинами, ни мужчинами, ни
даже детьми; все, тебя окружающие, служат для удовлетворения твоей похоти, и
все, что она диктует — прекрасно, все, что она порождает, — естественно.
Посмотри, как непостоянны и слабы звезды в ночном небе,
поэтому уподобись солнцу, и пусть оно всегда отражается в твоих прекрасных
глазах. Сделай своими кумирами Мессалину и Теодору, по примеру этих великих
шлюх античности окружи себя гаремом из лиц обоего пола, в котором ты сможешь
купаться в любое время, когда тебе захочется окунуться в океан мерзости. Не
стыдись ни грязи, ни бесчестья, находи высшие радости во всем, что есть самого
отвратительного и непристойного, самого неестественного, незаконного и
безбожного на свете. Без колебаний и сомнений оскверняй любую, самую прелестную
часть своего помни, что нет ни одной, где не может торжествовать сладострастие,
и что неземные наслаждения заключаются в что по общепринятому мнению оскорбляет
Природу. Когда самые мерзкие излишества разврата, когда самые изощренные оргии
и похотливые утехи начнут истощать тебя, обратись к жестокостям, и они вновь
вдохнут в тебя жизнь; пусть самые чудовищные и подлые поступки, самые
выдающиеся злодеяния, самые немыслимые и не имеющие пока названия —
преступления, самые страшные извращения, от которых кровь стынет в
жилах, — пусть они сделаются твоими крыльями и вознесут твою душу к
сияющим высотам и вырвут ее из летаргического сна, в который иногда ввергает ее
разврат. Помни, что Природа не предусмотрела ни пределов, ни наказаний за их
нарушения: позволительно все, что от нее исходит; создавая нас, она
позаботилась единственно о том, чтобы мы не имели ни сил, ни возможностей
вредить ей. Тогда только ты узнаешь, что Любовь порой превращает свои стрелы в
смертоносные кинжалы и что часто жалобы тех, кого мы истязаем, исторгают из нас
больше спермы, нежели изысканные манеры Цитеры
[81]
.
Глубоко тронутая речами Сен-Фона, я осмелилась заметить, что
боюсь, как бы в один прекрасный день доброта его не иссякла. На это он ответил
так:
— Знаешь, Жюльетта, ты бы давным-давно утратила право
на мою милость, будь я просто твоим любовником, ибо, как бы красива ни была
женщина, ее чары недолго действуют на меня. Если бы на моем месте был пылкий
мужчина, который всегда стремится избавиться от своей возлюбленной, как только
она начинает ему надоедать, тогда у тебя могли бы возникнуть подобные опасения,
однако, думаю, нет необходимости напоминать тебе, Жюльетта, что во мне очень
мало от пошлого и вульгарного возлюбленного: мы связаны с тобой сходством
вкусов, образа мыслей, взгляда на мир и собственными интересами; я ценю наши
отношения, потому что они основаны на чистейшем эгоизме, а такая связь длится
вечно. Разве я рекомендовал бы тебе совокупляться на стороне, если бы был твоим
любовником? Конечно же, нет, Жюльетта. Следовательно, тебе нечего бояться, что
мое отношение к тебе изменится; если когда-нибудь я оставлю тебя, причиной
расставания будешь только ты. Повторяю: будь умницей, верно служи моим
удовольствиям, будь неистощима в выдумках, в моем присутствии выказывай мне
покорность, доведенную до крайней степени унижения — чем ниже ты будешь
склоняться к моим ногам, тем выше я вознесу тебя над всеми остальными, — а
самое главное — исполняй без тени смущения и намека на упрямство все, что я от
тебя потребую, и я сделаю тебя счастливейшей из женщин так же, как ты сделаешь
меня удачливейшим из мужчин.
— О, мой повелитель, — восхитилась я, —
будьте уверены, что если я и желаю царить над людьми, так лишь для того, чтобы
поставить их перед вами на колени.
Вслед за тем мы оставили общие рассуждения и перешли к
некоторым частностям. Сен-Фон с сожалением заметил, что ему так и не удалось
замучить свою племянницу на колесе, добавив, что сделал бы это непременно, если
бы не строгий приказ доставить ее голову в Париж. Потом он выразил живейшее
восхищение Делькуром.
— У него необыкновенно богатое воображение, —
сказал министр. — Он молод и к тому же силен, и я одобряю тебя, что ты
возжелала его член. Что до меня, я всегда любил совокупляться с ним. Кстати,
позволь заметить тебе, что человек, которым мы наслаждались когда-то в
молодости, может доставить нам особенное удовольствие и в пятьдесят лет. Мы
очень похожи с тобой, не правда ли, Жюльетта? — продолжал он. — Ведь
Делькур воспламенил тебя также своей профессией, если бы он не был палачом, ни
один из нас не обратил бы на него никакого внимания.
— И много у вас таких подручных? —
поинтересовалась я.
— Эта мания появилась у меня лет пять-шесть
назад, — отвечал он, — и в поисках таких людей я объездил все
провинции. Когда-нибудь и ты поймешь всю сладость ощущения, когда в твоей
заднице торчит член помощника палача; впрочем с некоторых пор я имею подобное
пристрастие и к мясникам и не раз получал удовольствие, когда мне приводили
прямо с бойни юношей, с головы до ног забрызганных кровью.
— Я отлично вас понимаю, — сказала я с
воодушевлением.
— Да, словами этого не выразить, — мечтательно
проговорил он. — Поверь мне, дорогая, такие эпизоды требуют патологической
развращенности, но какого дьявола значит для нас похоть, если она не
заканчивается самым мерзким распутством? Кстати, — заметил министр, —
одна из твоих лесбиянок всерьез заинтересовала меня: я имею в виду прелестную
блондинку, которая, если не ошибаюсь, приняла последнюю порцию моей спермы.
— Пальмира?
— Верно. Ты ее так называла. Ее зад показался мне самым
красивым, а дырочка самой узкой… и самой жаркой. Где ты раздобыла эту шлюху?
— Она работала в пошивочной мастерской; ей исполнилось
восемнадцать, когда я ее нашла, и в ту пору она была непорочна, как будто
только что вышла из материнской утробы. Кроме того, Пальмира — сирота. Она
довольно высокого происхождения, и у нее нет ни родителей, ни родственников за
исключением престарелой тетки, которая, собственно, и порекомендовала мне ее.
— Ты в нее влюблена, Жюльетта?