— Мусорник, послушай!..
— Ну...
— Твоя жизнь — само совершенство. Ты знаешь об этом?
И как раз в эту секунду он упал. Он упал с доски, разбил колени, и сейчас валялся на асфальте, извиваясь от боли и стараясь не кричать.
— Знаешь? — сказал я опять. — Само совершенство. Все бы отдал, чтобы быть в эту секунду на твоем месте.
Он посмотрел на меня так, будто я над ним издеваюсь. Но я не издевался. Я в самом деле так думал. Я тоже грохнулся. Так я еще не падал никогда. Это был удар так удар. Колеса отлетели от подвесок, подвески от доски, а я пролетел двадцать метров и впилился в кирпичную стену. По крайней мере, так мне показалось. И ни царапины!
— Андреа звонила, — сказала мама. Я взглянул на нее. — Мама Алисии, — пояснила она.
— А, да.
— Она сказала, что вы с Алисией после рождения ребенка собираетесь поселиться в их доме.
Я опустил глаза. Никогда раньше я не обращал внимания, что дырки для шнурков на моих кроссовках отделаны красным.
— Мне ты об этом не говорил.
— Да. Но собирался.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас. Если бы ты первая об этом не заговорила. Ты опередила меня на десять секунд.
— Думаешь, это все хиханьки-хаханьки?
Да, я балагурил, когда говорил ей про десять секунд. Но суть моей шутки была в том, что во всей этой истории веселого ничего нет, и я учился храбриться. Я воспринимал все так серьезно, что попытка пошутить для меня стала почти подвигом. Я считал, она это видит и любит меня за это.
— Нет, — сказал я. — Извини.
Не надо было объяснять все это. Она не хотела видеть моего героизма.
— Ты хочешь жить в доме Алисии?
— Время, когда я делал то, что хочу, прошло, правда?
— Нет, — возразила она. — Ты не должен так думать. Ты еще не взрослый. У тебя целая жизнь впереди.
— А ты чувствовала это, когда в шестнадцать лет ждала ребенка?
— Нет. Конечно, нет. Но...
— Что?
— Ничего.
— Так что?
— Хорошо... У меня же не было выбора, правда? Я повсюду носила тебя с собой. Убежать я не могла.
— А ты думаешь, мужики могут сбежать от этого?
Я не мог поверить, что она намекает мне на это. Моя мама! Что я могу сбежать от своего ребенка!
— Я не говорю, что ты можешь скрыться. Я не думаю, что ты снова удерешь в Гастингс. Это было бы смешно.
— Спасибо.
— Ты не выдержишь. Ты не можешь все время вести себя как мужчина, не имея возможности передохнуть пять минут.
Мне особенно нечего было на это возразить.
— Я хочу сказать, знаешь... Ходи туда каждый день... Ухаживай за ребенком. Будь ему отцом. Только... Не живи в комнате Алисии.
— Она хочет, чтобы я жил там. И потом, надо будет вставать по ночам к ребенку. Почему она должна будет делать все это сама?
— Ты видел ее комнату? Ей и одной-то там мало места. Ты собираешься складывать грязное белье прямо на пол?
Я не думал об этом. Да это все равно неважно.
Я снова поговорил с ТХ. Это было последнее, что я сделал в этот вечер.
— Что мне делать? — спросил я, — Не рассказывай историй из своей жизни. Про твою жизнь я слышал много. Я хочу знать про мою. Скажи мне: «Сэм, вот это ты должен делать с Алисией и с ребенком» — и потом объясни, что именно.
— Райли заставил нас изменить весь стиль нашей жизни, и мы с Синди просто сбились с ног, — ответил он.
Райли — это был его сын. Его сын меня не интересовал.
— Что я тебе только что сказал? — спросил я. — Мне это неинтересно, мне нет дела до Райли. Я не всемирно знаменитый скейтер. Ты меня не слушаешь?
— Как служащие парка не побили меня, сам не знаю. Я был величайшим идиотом на свете и не понимал этого.
Мы не трогались с места. Я знал, что он всегда говорит это, когда я его допекаю, и этим подразумевается, что идиот — я. А когда я окончательно его достаю, он забрасывает меня в будущее.
И я лег спать. Но где проснусь, я не знал.
12
Мама разбудила меня, постучав в дверь моей комнаты. Я понял, что у меня проблемы, пытаясь нашарить какую-нибудь одежду. Я подобрал с пола джинсы, потом полез в шкаф за рубашкой и обнаружил там кучу барахла — трусы и футболки с изображением Хоука, которых я никогда не видел раньше, одни с портретом Хоука, другие — с логотипом Хоука, окруженным пламенем. Я здесь уже был. Я точно знал, что это — будущее. И первое, что заметил в этом будущем, — это то, что я не живу больше у Алисии. Я натянул футболку с пламенным логотипом и вышел на кухню.
Там находился Марк с каким-то ребенком. По виду это была девочка. Она сидела на детском стульчике и ела ложкой какую-то тертую кашицу.
— Вот... — сказал Марк. — Вот и твой старший братик.
Я был к этому готов. Я понял, кто эта девочка, и где я, и все такое. Но когда Марк это сказал, я ощутил прилив чувств. Я старший брат. Это моя младшая сестра. Я всегда был единственным ребенком в своей семье, и вот — новый человек. И я ей тоже нравился. Она стала улыбаться и протянула ручки, как будто хотела, чтобы я взял ее на руки. Я подошел к ней.
— Она еще не доела, — сказал Марк.
Он не знал, что это было важно для меня — увидеть младшую сестренку. Она, наверно, видела меня вчера вечером, и я, наверно, видел ее вчера вечером, и для Марка эта минута как минута, одна из миллиона. Но не для меня. Для меня эта минута совсем не обычная.
Это было абсолютно по-другому, встреча с этим ребенком. Встреча с Руфом была шокирующей по многим причинам. Я не представлял, что меня забросили в будущее, и это был шок. Я не знал наверняка, что Алисия беременна, а встретить своего сына, когда ты даже не знаешь на сто процентов, что твоя подруга (или бывшая подруга) родит ребенка... Это любого выбило бы из колеи. И потом, я не знал, что почувствую при мысли, что у меня есть сын. Точнее, знал, однако не ощущал ничего хорошего. Но этот ребенок не мой, это моя сестренка, и никаких оснований грустить или беспокоиться у меня не было.
Я захотел узнать ее имя.
— Давай, тютелька моя, кушай. Папе на работу пора.
— А где мама?
Я сразу вспомнил того парня из школы, который жил с малознакомыми людьми. А вдруг мама куда-то уехала, и я живу с Марком и девочкой, чьего имени я не знаю.
— Она еще спит. Всю ночь ребенок спать не давал.
— Руф?
— Эта. Тютелька.
Почему люди не называют детей их настоящими именами?