Как стать добрым - читать онлайн книгу. Автор: Ник Хорнби cтр.№ 27

— Я отнесу это на улицу, — сказал Дэвид. — Знаешь, когда я открыл холодильник и все это увидел, мне стало стыдно. Я больше так не могу. Эти бездомные…

— ДА ПЛЕВАТЬ МНЕ НА ТВОИХ БЕЗДОМНЫХ!

Плевать на бездомных? Что это со мной? До чего я докатилась? Разве могли подобные слова сорваться с языка человека, читающего «Гардиан» и голосующего за лейбористов?

— Кейти! Что происходит?

На кухню заглянули мои родители вместе с детьми — все они сгрудились в дверном проеме. Мой отец, все еще до кончиков ногтей директор школы, несмотря на десять лет, проведенных на пенсии, выделялся на фоне остальных багровым лицом.

— Дэвид сошел с ума. Он хочет отнести наш обед на улицу.

— На улицу? Зачем?

— Чтобы раздать бродягам. Алкоголикам. Наркоманам. Тунеядцам. Людям, которые в жизни дня не проработали, чтобы заслужить себе достойное существование.

Мое вульгарное воззвание, произнесенное с расчетом найти поддержку у отца — убежденного консерватора, — не возымею действия. Я, в принципе, ничего и не добивалась. Я только хотела нормально пообедать. Я ХОЧУ МОЕ ЖАРКОЕ. Я ХОЧУ ПООБЕДАТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ МОЕ ЖАРКОЕ БЫЛО ПОДАНО К МОЕМУ СТОЛУ.

— Тебе помочь, папочка? — залебезила Молли, тут же перебегая на сторону противника.

— Конечно, — откликнулся Дэвид.

— Пожалуйста, Дэвид, — сказала я. — Дай нам пообедать по-человечески.

— Именно к этому я и стремлюсь. «По-человечески» — понимаешь, что это значит?

— Почему нельзя устроить им обед в другой раз, отдельно?

— Я хочу, чтобы они поели горячего.

— Мы можем приготовить им обед после. Разморозим лазанью. Поставим ее в микроволновку и сегодня же угостим всех, кого захочешь. Выйдем всей семьей на улицу и будем раздавать желающим горячую лазанью.

Дэвид замялся. Мы подошли примерно к тому моменту, когда в фильме вооруженный, но напуганный преступник наставляет пистолет на безоружную женщину-полицейского, однако уже начиная сомневаться в здравом смысле своего поступка. Подобные сцены неизменно заканчиваются бросанием пистолета и бурным потоком покаянных слез. В нашей версии Дэвид, пожалуй, вытащит лазанью из холодильника и разразится тем же бурным потоком слез. Кто говорит о закате английского триллера? Что может быть волнительнее и душещипательнее?.. Хотя тут скорее мелодрама.

Дэвид размышлял.

— Ведь есть лазанью им будет удобнее?

— Еще бы.

— Ее и резать не придется.

— Само собой, не придется. Можешь раздавать ее черпаком.

— Да, в самом деле. Или даже, знаешь, там есть такая металлическая лопаточка.

— Все, что ты захочешь. Как тебе будет удобнее.

Дэвид посмотрел на баранину и смятую картошку долгим взглядом — похоже, он начал понимать, что натворил.

— Ну ладно, пусть будет так.

Мама, папа и я испустили одновременный вздох, соответствующий вздоху безоружной женщины-полицейского, и сели за стол в полном безмолвии.

Никому из нас вечером есть уже не хотелось — благо есть было уже, собственно, нечего. С утра я собиралась запечь на ужин в микроволновке замороженную лазанью, но от нее, как вы понимаете, ничего не осталось. Она была отвезена в Финсбери-парк и сервирована там на бумажных тарелках пьяницам, которые заняли все скамейки возле ворот на Севен-Систерз-роуд. Дэвид раздавал обед самолично, остальные дожидались в машине. Молли хотела увязаться с ним, но я ее не пустила — если честно, не потому, что боялась выпускать девочку в парк, полный алкоголиков. Просто я боялась, что, увидев ее в образе восьмилетней диккенсовской леди-благотворительницы, раздающей бездомным пропитание, уже не смогу выполнять свои материнские обязанности.

По возвращении домой я извинилась и удалилась с воскресными газетами к себе в комнату — в свою новую спальню. Но читать я уже не могла. В газетах не печатали историй, с которыми я худо-бедно могла себя сопоставить. Теперь все, что мне попадалось на глаза, немедленно проецировалось на Дэвида и прочие вещи, С Которыми Надо Что-то Делать. Овладев этим новым зрением, я обнаружила в газетах факты, способные стать источником потенциальных проблем для моей семьи, банковского счета и холодильника. Это было невыносимо. Статью о группе афганских беженцев, спрятавшихся от полиции в церкви Бетнал-Грин, я просто вырвала и выбросила подальше — она содержала такой материал, что, как я поняла, скоро мы сами начнем голодать.

Пока я разглядывала зияющую дыру в газетной полосе, на меня вдруг навалилась страшная усталость. Мы не можем так жить. Нет, конечно, это неправда, мы можем — можем, как оптимистично сказал кто-то, если захотим! Мы можем жить с меньшим комфортом и достатком, заметьте — пусть с минимальным, но все же комфортом и достатком. Мы не будем голодать, сколько бы лазаньи не отправлялось на улицу из холодильника. Хорошо, пусть будет так. Мы можем. Но я этого не хочу. Я не выбирала себе такую жизнь. Мне такая жизнь не по душе. Просто не по душе — и все. Нет, все же я сама сделала этот выбор — вероятно, в тот самый момент, когда дала согласие быть женой Дэвида, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, на всю жизнь, до скончания века. Теперь костлявая рука бедности протянулась к нам с улицы, и в ней — будущая судьба Дэвида. Теперь этим словам суждено сбыться, потому что он в самом деле болен и его настигнет неотвратимая бедность. Даже нищета, которая, полагаю, не заставит себя ждать.

О чем же я думала, когда выходила за него замуж? И что мы, собственно, выбираем, принимая такие ответственные решения? Если бы я попыталась снова пережить свои тогда еще не оформившиеся фантазии, я бы не сказала, что они витали над горизонтами благополучия и богатства. Тогда я скорее воображала нашу жизнь скромной идиллией: небогатая, но счастливая семья в маленькой очаровательной квартирке коротает время за телевизором и полупинтой пива, в окружении старой родительской мебели, которую надо постоянно ремонтировать. Иными словами, трудности, к которым я готовилась в ранние годы супружества, были, по сути, романтическими, навеянными штампованными представлениями о полуидеальном браке, которые лелеет девица на выданье. Такой семейная жизнь подается в комедийных сериалах для молодежи. Да что там, пожалуй, многие из этих сериалов гораздо серьезнее моих прежних фантазий. Потом эти грезы сменились иными представлениями, вызванными появлением на свет пары симпатичных здоровых детенышей. Здесь уже были грязные футболки, дочь-подросток, оседлавшая телефон, муж, которого надо оторвать от телевизора, чтобы он помыл посуду… Черт возьми, проблемам не было конца и края, так что я уже не испытывала иллюзий. Какие уж тут иллюзии при грязных футболках, которые надо ежедневно отстирывать! Но я была готова ко всему. Я, в конце концов, не вчера родилась. Ничего не поделаешь.

Но вот что никогда не приходит на ум юной леди в день свадьбы, так это то, что придет день, когда ты настолько возненавидишь своего избранника, что будешь смотреть на него и сожалеть, что когда-то обменялась с ним словом, не говоря уже о кольце и прочем. Стоит ли упоминать о том, что невозможно предвидеть те отчаяние и депрессию, ту безнадежную подавленность, которые чувствуешь, когда понимаешь, что жизнь прошла, она кончена — иссякла, и нет ее. И вот ты уже порываешься отшлепать хныкающих детей с полным сознанием того, что шлепать детей совсем не предполагалось в твоих матримониальных планах. То есть ты замечаешь за собой уже совершенно невероятные поступки. И уж, конечно, совсем не думаешь, отправляясь под венец, о каких-то грядущих романах на стороне, которые неизбежно возникнут со временем: это же бред какой-то — идти под венец и грезить об адюльтере. Как только ты входишь в ту стадию, где такое становится возможным, страх исчезает. Это происходит неизбежно, раньше или позже — вопрос времени. И тогда чувство кромешного несчастья становится привычным — оно постоянно гнездится под ложечкой, но ты о нем как бы не думаешь. Причина этого чувства не в том, что ты скорбишь о своем обманутом муже. Просто, просыпаясь утром, ты отказываешься узнать себя в совершенно чужом человеке. Если бы кто-нибудь подумал обо всем этом заранее, то никогда бы не женился и не вышел замуж. Еще бы: в действительности само желание жениться или выйти замуж исходит из того же места, откуда исходит внезапное побуждение выпить бутылку хлорного отбеливателя. Есть импульсы, которые нам следует не замечать, просто не обращать на них внимания. Именно не замечать, а не торжествовать по поводу их появления, что происходит повсеместно в каждом браке — люди празднуют это событие как какой-то грандиозный, уникальный, даже единственный в жизни праздник, совершенно не задумываясь о последствиях. Есть нечто, вложенное в нас, что срабатывает в определенный день, как часовой механизм в бомбе, — и если не обратить внимание на этот позыв, то мы остаемся в выигрыше. Но вместо этого мы дурачим себя, дразним себя надеждой, что партнерство длиною в жизнь возможно и естественно, и в результате оказываемся лицом к лицу с проблемой уборки и выноса мусора, а затем превращаемся в несчастных людей, принимаем «прозак», разводимся и умираем в одиночестве.