— Я не меньше ужаснулась, когда ты мне сообщил о Джине.
— Да-да, но…
Конечно же, он надеялся, что ему не придется задерживаться на различиях между его и ее ситуациями. На различиях, кстати сказать, куда более глубоких, чем он предполагал. (А если они не столь уж глубоки? Что, если Джина такая же фикция, такой же плод разыгравшейся фантазии, как и Такер? В такое объяснение Энни поверила бы легче, чем в допущение, что какая-либо из реальных женщин способна поволочь Дункана к себе в постель. Собственно, дело даже не во внешности Дункана. Куда сложнее поверить, что с ним захочет переспать женщина, хоть полчаса послушавшая тот бред, который он обычно несет.)
— Что — «но»?
— Джина, видишь ли… Джина — нечто уже заданное. Она представляет собой известную информацию. А тут нечто совершенно новое.
— Джина тоже нечто совершенно новое. Для меня, во всяком случае. Да и вообще, что такое Джина? Ядерный удар, способный уничтожить любой очаг сопротивления, заглушить любые возражения? Мне не разрешено иметь личную жизнь, поскольку ты подсуетился сделать это раньше?
Дункан сморщился, будто от боли:
— Есть многое, с чем я хотел бы разобраться.
— Флаг в руки.
— Ладно, тогда по порядку, а) Я не хотел бы считать тебя очагом сопротивления. Я тебя воспринимаю совершенно иначе, б) Насчет личной жизни. Мне сдается, что у тебя была личная жизнь еще до того, как мы расстались. С другой стороны, как я тебе пытаюсь объяснить, я вовсе не уверен, что устроил свою личную жизнь. Не устроил в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие. Однако мы так или иначе отвлекаемся от сути. Суть же в том, что ты с кем-то встречаешься.
— Пусть так.
— Я его знаю?
Во дает! Энни чуть не раскрыла рот, чтобы упрекнуть Дункана за скоропалительное употребление местоимения мужского рода. Однако отказаться от использования тяжелой фотоартиллерии, придерживаемой магнитом на холодильнике, тоже не хотелось, и она не стала убеждать Дункана, что записалась в лесбиянки.
Знает ли его Дункан? Она задумалась. И да, и нет. По большей части не знает, решила она.
— Нет.
— Уже что-то. А ты уже…
— Дункан, я не уверена, что эти вещи следует обсуждать. Мне бы не хотелось. Это личное.
— Понимаю. Но ответь, пожалуйста, еще на один вопрос. Важный для меня.
— Какой?
— Ты встречалась с ним до того… До того, как я… До последних событий?
— Мы поддерживали контакт.
— И он…
— Нет, Дункан, хватит. Извини.
— Да-да, конечно… Итак, к чему же мы пришли?
— Пожалуй, к тому же, от чего ушли. Ты с кем-то встречаешься — точнее, даже живешь… и я с кем-то встречаюсь. Незаинтересованный сторонний наблюдатель сказал бы, что мы с тобой неплохо устроились. Особенно ты.
Энни надеялась, что сторонний наблюдатель больше внимания уделит подглядыванию в спальню Джины, а не в ее.
— Что увидит сторонний наблюдатель, я понимаю, но… О, черт! Ты действительно хочешь заставить меня пройти через это?
— Через что?
— Объяснение с Джиной.
— Дункан, ты вообще сам хоть слышишь, что несешь?
— А что я такого сказал?
— Дункан, я тебя ни к чему не принуждаю. Не хочешь жить с Джиной, иди к ней и сам об этом сообщи. Мне до этого нет никакого дела.
— Я не могу ей ничего сказать, если мне нечего сказать.
— Дункан, я тебя не понимаю.
— Эх-х… Ну, одно дело, если я приду к ней и скажу: «Джина, мы с Энни помирились» или: «Джина, Энни в отчаянии, она может свести счеты с жизнью, если я не вернусь». Это она поймет и примет, я уверен. Но не могу же я ей заявить, что она чокнутая, в самом деле…
— Надеюсь, у тебя хватит ума никого не радовать такими заявлениями.
— Так что ж я тогда ей скажу?
— Знаешь, ты уж слишком резвый. Скажи ей… Слушай, что за идиотизм! Пару недель назад ты мне заявил, что сошелся с другой, а теперь заставляешь меня писать для тебя сценарий эпизода расставания с этой другой!
— Я не прошу тебя писать сценарий. Мне нужны лишь какие-то направляющие указания… общего характера. И потом… Что бы я ей ни сказал, куда мне тогда деваться? Где жить?
— Если не хочешь искать квартиру, оставайся у нее, и не надо ломать голову, что ей сказать.
— Я надеялся вернуться сюда.
— Вижу. Но, Дункан, между нами все кончено. Здесь тебе делать нечего.
— Но дом-то у нас на двоих. Полдома мои.
— Я написала заявление на увеличение ссуды и выкуплю твою половину. Надеюсь, получится. В строительной компании сказали, что шанс у меня есть. Если хочешь занять, я могу помочь. Все по справедливости.
С каждой минутой Энни видела свою позицию все яснее, всякого рода нерешительность, сомнения и стеснения исчезали. В особенности помогло ей, хотя и оставило неприятный привкус, раскаяние Дункана. Она вышла из положения отринутой, ясно поняла, что ни за какие коврижки не желает делить кров с этим человеком. С досады ли, нет ли, но сил и уверенности она ощутила в себе более, чем когда-либо в жизни.
— Не думал, что ты окажешься такой… жесткой.
— Я жесткая? В чем ты видишь мою жесткость? В том, что я предлагаю тебе помочь добыть денег?
— Да. Ты хочешь от меня откупиться. Ты скорее дашь мне денег, чем пустишь обратно.
Одно к одному. Мелкий, ничтожный тип. Скряга. Уж он-то скорее останется не только с нелюбимой, но и с противной ему женщиной, лишь бы не лишиться своей жалкой наличности.
— Дункан, налей мне еще чашку чаю. Я сбегаю наверх, в туалет.
Ей не хотелось ни в туалет, ни чаю. И еще меньше хотелось, чтобы Дункан хоть на минуту еще задержался в доме. Но начальный сценарий предусматривал ознакомление нежеланного гостя с фото на холодильнике. Жалкий, но триумф. А за молоком для чая он обязательно полезет в холодильник.
Когда она вернулась, Дункан стоял перед фото.
— Значит, это он? Твой новый?
— Ох, извини… Надо было снять.
— Не хочу показаться грубым, но… Это его сын или внук?
Энни вспыхнула, запутавшись в оттенках его иронии и своей самоиронии. Дункан, естественно, видел перед собою лишь какого-то среднепоселкового гражданина неизвестно каких окрестностей. Седой ежик, очки, пацан…
— Ты и вправду груб.
— Прошу прощения. Но по возрасту…
— Это сын. Сам он твой ровесник.
Вранье, конечно, но могло бы быть и правдой. Более или менее.
— Похоже, жизнь его изрядно потрепала. А другие дети есть?