Он вдруг заметил, что Кэт пристально глядит на него. Занятый в течение нескольких последних минут перемешиванием кофе в чашке, он только теперь понял, что она, вероятнее всего, дожидается ответа на заданный ему вопрос. Он перемотал пленку памяти и услышал ее голос: «Кажется, мы пришли к концу пути» — вот что она сказала. Собственно, это и не вопрос, скорее констатация факта, но ответа, реакции какой-то, несомненно, требует. Он и ответил:
— Да, радость моя, ты, наверное, права.
— И это все, что ты можешь сказать?
— А что еще?
Джексон вбежал в комнату, увидел родителей, выжидающе глядевших друг на друга, и выбежал вон.
— Я же предупреждал, — тихо проворчал Такер. Спокойствие далось ему с трудом, он всерьез разозлился. Джексон парень сообразительный и в секунду оценил ситуацию: тишина, нервная напряженность Такера и Кэт…
— Сходи за ним, — попросила Кэт.
— Сама сходи. Твоя идея. — Увидев, что Кэт порывается возразить, Такер продолжил: — Сказать ему — твоя идея, я имею в виду. Официально, чинно-благородно.
Такер не мог утверждать, что знает, как это следует сделать, но что не так, был стопроцентно уверен. И не здесь. Почему Кэт выбрала эту тесную, темную, затхлую каморку? Они ею никогда не пользовались. С таким же успехом можно было разбудить парня среди ночи и заорать в ухо через мегафон: «Пожа-а-а-ар-р-р!!!» Таким образом, рядом друг с другом, как сейчас, Кэт и Такер тоже никогда в жизни не сидели, всегда напротив, всегда лицом к лицу.
— Ты прекрасно знаешь, что у меня не получится. Он только тебя послушает.
Тоже верно и прекрасно иллюстрирует трудности, которые их ожидают. Вскоре — не сегодня, не здесь и не сейчас — Джексону придется выбирать, с которым из родителей он останется, и выбор у него небогат. Кэт занимала в семье должность среднего американского отца семейства. Вплотную она общалась с ребенком лишь в первые полгода его жизни, а после этого выполняла функции добытчика, кормильца. Кэт прекрасно представляла, что в ближайшем будущем ей не суждено слишком часто завтракать в компании сына, и потому ее решение о разрыве выглядело в глазах Такера еще более весомым. А гарантированность собственного положения, уверенность, что его контактам с сыном ничто не угрожает, снимали излишнюю заинтересованность в сохранении отношений с неверной половиной. Он и Джексон — неразлучная пара, в адвокате они не нуждаются.
Джексон сидел в своей комнате, исступленно тарабаня по клавишам дешевого игрового компьютера, и на вошедшего Такера не обратил внимания.
— Вниз не хочешь спуститься?
— Не-а.
— Нам втроем легче было бы договориться.
— Знаю я ваши… разговоры.
— Какие?
— «Мамочка и папочка решили, что им надо разойтись, у них проблемы. Но мы сыночка все равно любим, ля-ля-ля, три туфля…» Не пойду.
Господи, подумал Такер, в шесть лет дети уже выучили язык родительских брачных катастроф.
— Джексон, где ты такого набрался?
— Если взять пятьсот фильмов по телику и пятьсот ребят в школе… Получается тысяча. Точно?
— Правильно. Пятьсот и пятьсот — тысяча.
Джексон удовлетворенно кивнул.
— Ладно, не хочешь — не ходи. Только матери не груби, пожалуйста.
— Она знает, что я хочу с тобой?
— Знает. И это ее беспокоит.
— Пап, а нам придется переехать?
— Не знаю. Если не захочешь, то нет.
— Правда?
— Конечно.
— Тогда и ладно, что у тебя нет денег?
— Конечно. Все равно.
Тон и подход сына Такеру понравились. Оказалось, что животрепещущую тему поднял ребенок, пока еще нечетко представляющий, как и вокруг чего вращается планета взрослых.
— Прикольно!
И точно, неплохо. Такер неспешно отправился вниз по лестнице — сообщить жене, что ей придется отказаться не только от ребенка, но и от дома.
Теперь Такер полностью смирился со своей неспособностью поддерживать устойчивый брак. Название союза условное, так как он не имел представления, женат он на Кэт или нет. Кэт всегда называла его мужем, всякий раз это звучало для него несколько странно, но спросить, если ли какие-нибудь документально зафиксированные основания для такого титулования его особы, он все как-то не решался. Конечно, она обиделась бы его забывчивости. Что текущий период его жизни, период трезвости, не прерывался церемонией бракосочетания, он, конечно, помнил, но мало ли что могло произойти до этого… Такер из тех, чьи крупные пороки и мелкие недостатки проходят по жизни вместе с ними, не меняясь и не исчезая, независимо оттого, кто попадается в попутчики. У некоторых его друзей второй брак был удачным, и они с облегчением признавали, что первое партнерство распалось по большей части из-за неудачного стечения обстоятельств. Однако, после того как несколько женщин Такера, одна на другую совершенно не похожих, в один голос жаловались на одно и то же, он убедился, что в его случае дело не в динамике жизни, не во внешних обстоятельствах. Причина в нем. Поначалу что-то наносное — увлеченность, надежда и так далее — помогали затушевать его реальные качества. Но затем первое опьянение проходило, пелена спадала с глаз и на передний план выступало все темное и безобразное.
Чуть ли не чаще всего раздавались жалобы на его безделье. Такер не мог не чувствовать несправедливость этих жалоб, хотя и не по причине их беспочвенности, а потому, что в определенных кругах он считался одним из наиболее выдающихся бездельников Соединенных Штатов. Все эти женщины прекрасно знали, что он с 1986 года пальцем о палец не ударил. Ему казалось, что именно это качество их более всего и привлекает. Но когда он продолжал бездельничать, вступив в контакт с очередной дамой сердца, приходил черед возмущения. Где же справедливость? Он чувствовал, что некоторые из женщин, не исключая Кэт, подсознательно, не признаваясь даже самим себе, мечтали его преобразить, «возродить», вернуть к жизни. Они назначали себя его музами, он откликался на призыв, на их любовь, вдохновлялся и сочинял самые свои страстные и прекрасные вещи. Но порывы вдохновения не длились вечно, и у них на руках оставался бездельник, вечно пьяный экс-лабух, валяющийся на диване в драных джинсах, прилипнув к телевизору или читая викторианские романы. Ни одной из них это не пришлось по нраву. Как их винить за это? Кому такое понравится? С Кэт все было иначе, потому что он бросил пить и воспитывал Джексона. И все-таки она в нем разочаровалась. Он и сам в себе разочаровался, да что толку-то…
Не назвал бы он себя и беспечным разгильдяем. Он не мог равнодушно принять потерю своего таланта — или как там, к дьяволу, назвать тот дар небес, который у него когда-то был. К мысли, что новый альбом, даже новая песня — дело не ближайших дней и месяцев, он привык, но творческую импотенцию свою воспринимал как временное явление. Он постоянно находился в подвешенном состоянии, как пассажир в аэропорту в ожидании рейса. В старые времена, когда часто приходилось летать, Такер так и не приучился дремать над книгой в ожидании регистрации; он ворошил журналы и беспокойно бродил между сувенирными прилавками аэропортов, и потому два последних десятка лет жизни его напоминали долгий, изматывающий, напрягающий нервы процесс перелистывания дурацкого дамского журнала. Знать бы ему, сколько придется еще торчать в ожидании следующего творческого рейса его жизни, — можно было бы что-то предпринять, но пока он лишь сидел, вздыхал, ерзал и раздражал своим бездействием попутчиков — вернее, попутчиц.