Она выслушала спокойно.
— Так. Полагаю, «встретил» означает нечто большее, чем просто знакомство и застольную беседу.
— Да.
— Ты с ней переспал.
— Да.
Дункан взмок, сердце его колотилось. Подташнивало. Пятнадцать лет! Даже больше. Следует ли выпрыгивать из привычного уюта пятнадцатилетнего сожительства в неизвестность? Можно ли? Не следует ли ему и Энни обратиться к консультантам, пойти на какие-нибудь курсы по укреплению семьи, на год-два куда-нибудь уехать, чтобы получше разобраться в себе и в происходящем? Только вот кто их заставляет? Кто-кто — да никто, вот кто. И это отсутствие контроля слегка беспокоило Дункана. Он всегда спешил возражать против вмешательства государства в личную жизнь граждан, но, пожалуй, иногда это вмешательство оказалось бы нелишним. Где забор или хотя бы страховочная сетка? Да, теперь труднее спрыгнуть с моста, сложнее жить курильщикам, сложнее купить оружие, стать гинекологом. Почему же государство позволяет покидать насиженные гнезда, разрывать устоявшиеся отношения? Так нельзя. Если так пойдет дальше, в течение года он окажется на дне, превратится в безработного и бездомного пьяницу. А это хуже, чем пачка «Мальборо» натощак.
— Я хочу точно определить происшедшее. Да, я, гм… я переспал с ней, как ты выразилась, но не уверен, что поступил правильно. Может быть, я совершил ошибку. Я хочу тебя спросить: ты находишь это возмутительным? Я готов признать, что это возмутительно с моей стороны. Я не обдумал всех последствий своего поступка.
— Зачем тогда мне сообщаешь?
— Ты допускаешь такое? Чтобы я тебе не признался?
— Ну, для меня это слишком сложно. Это выбор для тебя, а не для меня. Хотя, если б ты мне и не сказал, я бы все равно это почуяла.
— Если бы я спросил тебя еще до того, как это произошло, то да. Но если бы я спросил тебя в самом начале, а потом спросил бы еще…
— ДУНКАН!!!
Он подпрыгнул. Ее крик он услышал, пожалуй, впервые в жизни.
— Извини. Я запутался.
— Ты хочешь сказать, что решил съехать?
— Не знаю. Сначала вроде знал, а теперь не знаю. Как-то вдруг это решение стало казаться очень сложным.
— А раньше не казалось?
— Ну… не таким сложным, как кажется теперь.
— С кем ты спишь?
— Я не… Настоящее время тут не подходит. Это отдельный случай.
— Хорошо, с кем ты переспал? Так тебя устраивает? Если хочешь: с кем у тебя случилась эта отдельная случка?
По взгляду Энни можно было предположить, что она сейчас разделает Дункана ножом и вилкой.
— Новая сотрудница в колледже.
— Угу.
Она замолчала, и Дункан не выдержал, принялся бубнить себе под нос:
— Она… Она меня сразу же привлекла.
Ни слова.
— Я давно уже не испытывал такого влечения, как сейчас… Как к ней.
Молчание Энни приобрело зловещий оттенок.
— Она сразу поняла и приняла «Голую». Я поставил ей…
— Ради бога, заткнись!
— Извини.
Дункан понимал, что ему следует извиняться, но не мог решить, за что именно. Разумеется, было за что. Невинным он прикидываться не собирался. Сложность лишь в том, сколько грехов за собою числить. Энни вспылила, услышав о «Голой». Из-за того, что ее слушала Джина? Или из-за того, что Джине она понравилась, а ей нет?
— Я не желаю слышать в твоей гребаной исповеди еще и об этом гребаном Такере Кроу.
Ага, значит, не следует упоминать ничего, связанного с Такером. Он это учтет.
— Еще раз извини.
Впервые за несколько минут Дункан собрался с духом и заглянул Энни в глаза. Много можно рассуждать о личном знакомстве, о близости, о привычках и не обращать на них внимания — пока не грозит опасность потерять то, что тебе близко, знакомо, с чем ты сросся. Дом, взгляды, партнер… Смешно. Как он мог даже думать об альтернативе. Джина с ее огненной прической-дикобразом и вульгарными ожерельями — типичный экземпляр для секса на одну ночь… Ох, звучит ужасно! Он не это имел в виду. Он просто подумал, что она вращалась в таких кругах, где секс воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Она же ездила на гастроли, в конце концов… Надо попросту забыть о случившемся, сделать вид, что ничего не было, и держаться подальше от Джины во время перерывов…
— Я не собираюсь выезжать из дома, — прервала его размышления Энни.
— Нет-нет, конечно. У меня этого и в мыслях не было.
— Что ж, и на том спасибо. Значит, решено.
— Абсолютно.
— Так когда?
— Что — когда?
— Завтра?
— Что завтра?
Он надеялся, что речь идет о каком-то мероприятии, о котором он забыл. Он надеялся, что восстановится нормальная жизнь, что они забудут об этом недоразумении.
— Когда ты съедешь?
— Я? Кх-х… Ха-ха… Нет-нет, я об этом тоже не говорил.
— Возможно. А я говорю именно об этом. Половина моей жизни коту под хвост. Вся молодость, точнее. И я не собираюсь тратить на тебя больше ни дня.
Она полезла в сумочку, вытащила десятифунтовую бумажку, швырнула ее на стол и вышла.
Глава 7
— И как вы себя чувствуете?
— Дерьмово, Малкольм. Как мне еще себя чувствовать?
— Определите иначе это… чувство.
— Дерьмово — значит я чувствую, что я дерьмо.
— Энни! Вы образованная молодая леди и вполне в состоянии выражаться более адекватно. Я бросаю в штрафную копилку десять пенсов.
— Не надо, пожалуйста.
— Первый раз я простил, но второй совершенно неоправдан. Не следует нарушать установленные нами самими правила.
Малкольм порылся в кармане, нашел монету и опустил ее в свинку-копилку, стоявшую на полке на уровне его головы. Мудрено спроектированная новомодная копилка с минуту поиграла монетой, прежде чем уложить ее к остальным таким же. Монета тихо пела в копилке, Энни с Малкольмом слушали ее песенку, завершившуюся успокоительным звоном. С десяток лежавших в копилке монет напоминали о произнесенных Энни «неприличных» словах, ни одно из которых не заставило бы покраснеть и ученицу младших классов.
Как-то Энни поплакалась Роз, что из всех ее кое-как функционирующих двухсторонних связей отношения с Малкольмом досаждают ей больше всего. Дункан до знаменательного объяснения в индийской едальне ее не слишком беспокоил, с матерью после отъезда той в Девон она общалась по телефону раз в неделю, минут по пятнадцать. А вот Малкольм… С Малкольмом она виделась по часу каждое субботнее утро. Стоило ей попытаться поднять вопрос о том, чтобы не видеться с ним каждое субботнее утро, а также и в любое иное время, Малкольм не мог скрыть своего расстройства. Когда Энни обдумывала бегство в Манчестер, Лондон или Барселону, поразительно быстро приходила на ум «безмалкольмность» этих поселений; может, и не раньше мыслей об отсутствии Дункана, но перебивая всяческие климатические, культурные и кулинарные мечтания.