– Вольдемар рассказывал, – пустилась
в воспоминания Фрида, – что его родителям во Львове принадлежал дворец.
Множество картин, скульптур, книг. Он не слишком хорошо помнил, потому что был
ребенком, когда произошла революция. Правда, постоянно намекал, что спасший его
повар ухитрился утащить кое-какие ценности. На них они и жили. Но про картину
ничего не рассказывал, говорил, что семейная реликвия.
– Завтра поедем в Третьяковку и покажем
специалистам, – решил Петька.
– Лучше в Пушкинский музей, –
посоветовала Анна. – Интересно, сколько она может сейчас стоить?
– Миллионы, причем не в рублях, –
сообщил Степа.
– На всех хватит, – отреагировал
Петька.
– Картину обнаружила Даша, –
заметила Фрида, – а в завещании Вольдемар четко распорядился: принадлежит
нашедшему.
Я оглядела побледневшие лица Войцеховских и,
преодолевая отвращение, успокоила братьев:
– Полотно ваше.
– Не сомневайся, Дашута, – заорали
те в один голос, – выделим тебе процент.
Мне стало еще противнее, и я пошла в ванную
отмывать воняющие помойкой руки.
Глава 14
Следующие дни не принесли ничего нового. Зайка
по-прежнему ходила к Радову и исправно спала. Болячек у нее никаких не было, и
мы не могли судить, эффективно ли лечение. Правда, Ольга приобрела какой-то
невероятный, просто фарфоровый цвет лица и необычайную активность. Чувствовала
себя прекрасно и летала по дому будто на реактивной метле, все горело у нее в
руках, и превосходное настроение не покидало ее ни днем, ни ночью. Даже когда
неловкий супруг разбил одну из коллекционных фарфоровых собачек, она не убила
его, а, вздохнув, сказала:
– Таксу придурошную совсем не любила,
туда ей и дорога.
Может, это следствие манипуляций Сержа? Но,
честно говоря, думалось, что Ольге просто пошел на пользу дневной сон. Сегодня
как раз завершился курс, и невестка, приехав домой, громогласно объявила:
– Ничегошеньки не узнала, даже мебели не
увидела!
Я пила чай в глубокой задумчивости.
Подобраться к Сержу оказалось крайне трудно. Попробую через Ленку. Носом чую,
им есть что скрывать.
Записную книжку покойной Милы Котовой изучила
вдоль и поперек. Попалось только одно женское имя – Светлана Александровна, и я
решилась позвонить.
– Наркология, – ответила трубка.
– Скажите, можно поговорить со Светланой
Александровной?
Раздался гул голосов, непонятные шорохи, потом
приятный голос сказал:
– Слушаю.
– Я по поводу Милы Котовой.
– Сведения о больных сообщаем только
работникам милиции и родственникам, – немедленно отреагировала
собеседница.
– Капитан милиции Васильева, –
сорвалось с языка явное вранье.
– Приезжайте, ежедневно до двух, –
сообщила Светлана Александровна и шлепнула трубку. Пришлось набрать номер еще
раз и выяснить адрес.
Следующий звонок сделала одному из бывших
клиентов Милы. Долго листала книжку и наконец выбрала Романа.
– Рома, – вкрадчиво завела я, –
здравствуй!
– Привет, – отозвался мужчина, по
голосу лет тридцати.
– Давно не звонила, не соскучился?
– Кто это? – поинтересовался
мужчина.
– Угадай. Твой любименький цветочек.
– Наташка, ты, что ли? – засмеялся
голос.
– Нет, котик, не узнал, сладенький, свою
ягодку?
– Господи, Антуанетта! А парни болтали,
что ты померла.
– Все врут, котик. Когда встретимся?
– Да хоть сейчас приезжай! Слушай, цена
прежняя?
– Дешевле стало. Только к тебе неохота,
давай встретимся в другом месте.
– Ты с дуба упала? – спросил
парень. – Хватит кривляться, жду.
– Слышишь, Ромчик, адрес забыла.
– Ой, ну ладно дурить, – сообщил
клиент, – торопись, у меня только до пяти время.
И трубка противно запищала. Я оделась,
причесалась, прихватила записную книжку Милы и, разыграв этюд «Неоплаченный
телефонный счет», получила от возмущенного Романа адрес.
Клиент жил в самом центре, на Бронной. Поставив
машину в маленьком дворе, я пошла искать 74-ю квартиру. Конечно, на четвертом
этаже и без лифта. Пролеты старинной лестницы оказались гигантскими. Еле
взобравшись наверх, я сопела, как простуженный носорог. Детектив должен иметь
лошадиное здоровье, как там говаривали: холодный ум, чистые руки, горячее
сердце? Я бы прибавила: и крепкие ноги. Большая лестничная клетка вид имела
весьма неприглядный: выбитое стекло, выпавшие красно-белые плитки. Три двери
под стать лестнице – древние, грязные, оббитые внизу. Четвертая же, явно
металлическая, щеголяла новенькой зеленой обивкой и панорамным «глазком». За
ней и проживал страстный Роман, поджидающий Антуанетту.
Звонок тихонько квакнул, и на пороге появился
клиент. С виду мальчишка лет десяти. Я уже хотела сказать «позови папу», но,
приглядевшись, увидела, что у «мальчишки» слегка потасканное лицо
тридцатилетнего мужчины и уже намечается лысина. Он был до того мал, что я,
имея метр шестьдесят пять сантиметров, смотрела на него сверху вниз.
– Вы к кому? – пискнул гномик
фистулой.
– Антуанетту ждешь? Я вместо нее,
поговорить надо.
Клиент захихикал.
– Старовата ты в сороковник по мужикам
работать.
А вот это уже слишком! Вешу я пятьдесят
килограмм, одеваюсь по молодежной моде, натуральная блондинка, стрижка короткая.
Никто мне не давал моих лет. А этот сразу определил. Обозлившись, я вдвинула
карлика в просторный холл, захлопнула дверь и, придав голосу металлические
нотки, проговорила:
– Полковник милиции Васильева, где
разговаривать будем?
Малыш недоверчиво спросил:
– Полковник?
Да, пожалуй, со званием перебор, хватило бы
капитана, но делать нечего, и я обрушила на голову гномика меч информации:
– Перед смертью Котова сообщила, что вы
снабжали ее наркотиками.
– Я?! – затрясся мужичонка. –
Вы чего! Какие наркотики, какая Котова?
– Здесь говорить станешь или в комнату
пойдем? – перла я танком.