— Всего лишь матерью.
— Мученицей, вот кем, — поправил меня Шон. — Когда нужно позаботиться о Уиллоу, никто с тобой не сравнится. Ты просто идеал. Ты представить не можешь, что кто-то может сделать ей лучше. Ты разве не понимаешь, что это полная херня?
Горло у меня как будто сжалось.
— Ну, прости, что я не идеал.
— Нет, — сказал Шон, — но ты ждешь, что все мы станем идеальными. — Вздохнув, он подошел к камину, возле которого аккуратной стопкой лежало сложенное постельное белье. — А теперь будь добра, освободи мою кровать.
Мне кое-как удалось сдержать рыдания до спальни. Там я легла на его половину матраса, пытаясь найти точное место, где он спит. Я зарылась лицом в подушку, все еще пахнущую его шампунем. Сменив простыни после того как он начал спать на диване, я не стала стирать наволочку — специально. И теперь не знала, зачем это сделала. Чтобы притворяться, будто он по-прежнему рядом? Чтобы у меня осталась хоть частица его, если он вообще не вернется?
В день нашей свадьбы Шон сказал, что готов заслонить меня собственным телом от пули. Я понимала, что он ждет ответного признания, но я не могла ему соврать. Амелия нуждалась во мне. А вот если бы эта пресловутая пуля летела в Амелию, я не задумываясь кинулась бы наперерез.
Кем же я тогда получаюсь — очень хорошей матерью или очень плохой женой?
Вот только это не пуля и в нас никто не целился. Это скорее мчащий навстречу поезд, от которого я смогу спасти свою дочь, лишь бросившись на рельсы. Одна проблема: ко мне была привязана моя лучшая подруга.
Одно дело — жертвовать собой ради человека. Другое — впутывать в это третье лицо. Лицо, которое тебя знало и безгранично тебе доверяло.
А всё казалось таким простым: иск подтвердил бы, что нам приходится тяжело, и сделал нашу жизнь легче. Но в спешных попытках разглядеть луч надежды я не заметила грозовых туч, а именно того, что, обвинив Пайпер и переманив Шона, я разорву эти отношения. Теперь уже было слишком поздно. Даже если я позвоню Марин и велю отозвать иск, Пайпер все равно меня не простит. А Шон будет и дальше смотреть на меня с осуждением.
Вы можете сто раз повторять себе, что готовы пожертвовать всем на свете ради достижения своей цели. Но это лишь уловка-22: всё то, что вы готовы потерять, и есть вы сами. Потеряете их — потеряете себя.
На миг я представила, как крадусь по лестнице вниз и, опустившись перед Шоном на колени, извиняюсь. Представила, как прошу его начать всё с чистого листа. Но тут я подняла взгляд и в щели приоткрытой двери увидела белый треугольник твоего личика.
— Мамуля, — сказала ты, неуклюже ковыляя ко мне и взбираясь на кровать, — тебе приснился страшный сон?
Ты прижалась ко мне спиной.
— Да, Уиллс. Очень страшный сон.
— Побыть с тобой?
Я обняла тебя, словно заключила в скобки.
— Останься со мной навсегда, — сказала я.
Рождество в этом году выдалось слишком теплое — скорее зеленое, чем белое. Должно быть, этим матушка природа лишний раз доказывала известный тезис: жизнь всегда складывается не так, как мы хотим. После двух недель жары зима наконец обрушилась на нас. В ту ночь выпал снег. Воздух наполнился запахом дыма из труб.
Когда я спустилась, было семь часов и Шон уже уехал на работу, оставив после себя аккуратную стопку постельного белья в прачечной и пустую кружку из-под кофе в раковине. Ты, потирая глаза, пожаловалась:
— У меня замерзли ноги.
— Обуйся. А где Амелия?
— Еще спит.
Была суббота — незачем будить ее спозаранку. Я заметила, как ты потираешь бедро, скорее всего, даже не осознавая этого. Тебе нужно было разрабатывать тазовые мышцы, но заниматься гимнастикой было еще больно.
— У меня предложение. Если принесешь газету, испеку тебе на завтрак вафли.
По твоему лицу было видно, что ты делаешь подсчеты в уме. До почтового ящика четверть мили, а на улице мороз.
— С мороженым?
— С клубникой, — торговалась я.
— Ладно.
Ты отправилась в прихожую натягивать куртку прямо поверх пижамы, а потом я помогла тебе закрепить скобы на ногах и впихнуть стопы в низенькие ботинки, способные их вместить.
— Осторожно, — предупредила я, пока ты застегивала «молнию». — Уиллоу, ты меня слышишь?
— Да, я буду осторожна, — как попугайчик, повторила ты и, распахнув дверь, вышла на улицу.
Я стояла в дверном проеме несколько минут, пока ты не развернулась и, упершись руками в бока, не сказала сердито:
— Да не упаду я! Хватит за мной следить.
Тогда я закрыла дверь, но продолжила наблюдать за тобой в окно. Потом, вернувшись в кухню, включила вафельницу и начала собирать необходимые ингредиенты. Для готовки я решила воспользоваться пластмассовой миской, которую ты так любила, потому что могла ее запросто поднять.
Потом я снова вышла на крыльцо, чтобы ждать тебя там. Но тебя нигде не было видно. Всё пространство от подъезда до почтового ящика было открыто. Я торопливо натянула первые попавшиеся ботинки и выбежала из дома. Примерно на полпути я увидела следы на снегу, сквозь который еще пробивалась мертвая трава. Следы вели к пруду.
— Уиллоу! — крикнула я. — Уиллоу!
Черт побери Шона, который не послушался меня и не засыпал этот пруд!
И вдруг я тебя увидела — у самой кромки камышей, что опоясывали подернутую тонким льдом воду.
Одна твоя нога уже стояла на льду.
— Уиллоу… — сказала я уже тише, чтобы не спугнуть тебя. Но когда ты обернулась на мой зов, подошва соскользнула — и ты наклонилась вперед, расставив руки, чтобы смягчить падение.
Я это предвидела и потому, когда ты обернулась, уже бежала тебе навстречу. Лед, на который я ступила, был еще слишком тонким и не выдержал моего веса. Я почувствовала, как подо мной крошится его нежно-зеленая корка. Ботинок наполнился обжигающей ледяной водой, но я все-таки успела обхватить тебя и не дать упасть.
Промокнув чуть не до пояса, я перекинула тебя через плечо, словно куль с мукой. Ты едва дышала. Я попятилась назад, выдернув ногу из ила со дна пруда, и плюхнулась на задницу, послужив тебе подушкой безопасности.
— Ты цела? — прошептала я. — Ничего не сломала?
Ты быстро проверила всё свое тело и помотала головой.
— Что ты вообще думала 7 .] Ты же знаешь, что нельзя…
— А Амелии можно ходить по льду, — пискнула ты в ответ.
— Во-первых, ты не Амелия. А во-вторых, лед еще слишком слабый.
Ты вывернулась из моих объятий.
— Как и я сама!
Я осторожно развернула тебя и усадила к себе на колени, раскинув твои ножки по сторонам. Когда дети садятся в такую позу на качелях, это называется «паучок». Хотя тебе, конечно, не разрешали этого: слишком велика вероятность, что твоя нога застрянет в цепях.