— Медсестра сказала, что сердце жирафа весит двадцать пять фунтов, — сообщила ты.
— Ого! — ответил я. А сколько, интересно, весит мое? — А теперь, Уиллс, ложись и хорошенько отдохни, чтобы завтра, когда мы придем, ты была бодрая и полная сил.
— Обещаешь?
Я сглотнул ком.
— А как же. Спокойной ночи, зайка!
Я вернул трубку следователю.
— Как трогательно! — равнодушно процедил он. — Ну что же, слушаю вас.
Я уперся локтями в разделявший нас стол.
— Мы только приехали в парк и увидели возле входа кафе-мороженое. Уиллоу проголодалась, и мы решили зайти туда перекусить. Моя жена отошла за салфетками, Амелия села за столик, а мы с Уиллоу встали в очередь. Амелия увидела что-то интересное в окне, и Уиллоу побежала взглянуть, но поскользнулась, упала и сломала оба бедра. Она больна так называемым несовершенным остеогенезом, или остеопсатирозом, отчего кости у нее чрезвычайно хрупкие. С этой болезнью рождается один ребенок из десяти тысяч. Что еще, мать вашу, вы хотите знать?!
— Точно такие же показания вы дали час назад. — Следователь раздраженно отшвырнул ручку. — Я думал, вы расскажете мне, что произошло на самом деле.
— Я и рассказал. Только это оказалось не то, что вы хотели услышать.
Следователь встал.
— Шон О’Киф, — сказал он, — вы арестованы.
В семь утра в воскресенье я, свободный человек, уже метался по приемной полицейского участка, ожидая, пока выпустят Шарлотту. Дежурный сержант, выпустивший меня из камеры, смущенно ходил следом за мной.
— Уверен, вы сможете нас понять, — бормотал он. — Учитывая обстоятельства, мы просто выполняли свою работу…
Я еле сдерживался.
— Где моя старшая дочь?
— Ее уже везут сюда.
Мне сделали, так сказать, профессиональное одолжение и сообщили, что Луи — диспетчер в полицейском участке Бэнктона, подтвердивший мое трудоустройство, — рассказал им о твоей странной болезни, но тебя все равно отказывались выпустить, пока не получат информацию от дипломированного медика. Поэтому полночи я молился, хотя, если честно, Иисус поучаствовал в нашем освобождении явно меньше, чем твоя мать. Шарлотта посмотрела достаточно серий «Закона и порядка», чтобы знать: как только ей зачитают права, она имеет право на один телефонный звонок. Как ни странно, позвонила она не тебе, а Пайпер Рис, своей лучшей подруге.
Мне Пайпер очень нравится. Да я просто обожаю эту женщину, которая — уж не знаю как — вызвонила-таки Марка Розенблада в три часа ночи в выходной и уговорила связаться с твоей больницей. Я обязан ей даже своим браком, ведь это они с Робом познакомили меня с Шарлоттой. Тем не менее Пайпер порой… перегибает палку. Она умна и своенравна и почти всегда, к сожалению, оказывается права. Большинство наших с Шарлоттой ссор возникало из-за тех или иных мыслей, которые она вбила ей в голову. И дело тут в том, что мысли, которые Пайпер преподносит уверенно и дерзко, Шарлотте попросту не идут — она становится похожа на девочку, напялившую мамин наряд. Твоя мама — женщина скромная, загадочная, ее сильные стороны нужно открывать самому, постепенно, они не бросаются в глаза. Если Пайпер — это женщина, которую ты в любой компании замечаешь первой (еще бы — коротко стриженная блондинка, бесконечно длинные ноги, широченная улыбка), то Шарлотта — та, которую ты не можешь забыть, уйдя из этой компании. С Другой стороны, этот свойственный Пайпер напор, который подчас ужасно утомляет, только что помог мне выйти из тюрьмы. Значит, в планетарном масштабе я перед ней в долгу.
Тут дверь отворилась, и я увидел Шарлотту — усталую и бледную, с выбившимися из «хвоста» каштановыми кудрями. Она отчитывала своего конвоира:
— Если я досчитаю до десяти и Амелия не вернется, клянусь…
Господи, как же я люблю твою мать! Когда нужно, мы с ней мыслим совершенно одинаково.
В этот момент она заметила меня и не сдержала слез.
— Шон! — выкрикнула она и бросилась мне в объятия.
Мне бы очень хотелось, чтобы ты познала это чувство, когда недостающая частица тебя наконец находится и ты становишься сильнее, крепче. Для меня этой частицей была и остается Шарлотта. Она совсем малютка, пять футов два дюйма ростом, но под этими крутыми изгибами (которых она вечно стесняется, ведь у Пайпер, поди, четвертый размер!) скрываются мышцы, о которых окружающие и не подозревают. Эти мышцы она накачала, таская мешки с мукой в свою бытность поваром, а после — когда носила всюду тебя и твое снаряжение.
— Ты в порядке, малышка? — пробормотал я, уткнувшись ей в волосы.
От нее пахло яблоками и лосьоном для загара. Она всех нас заставила намазаться им, не успели мы вылететь из аэропорта. «На всякий случай», — сказала она тогда.
Вместо ответа она лишь кивнула, не отлипая от моей груди.
Со стороны двери донесся чей-то вопль, и мы едва успели поднять головы, чтобы увидеть летящую на нас Амелию.
— Я забыла! — рыдала она. — Мамочка, я забыла взять справку! Прости меня! Простите меня, пожалуйста!
— Никто ни в чем не виноват. — Я присел на корточки и смахнул слезинки с ее щек. — Идем отсюда.
Дежурный предложил отвезти нас в больницу на патрульной машине, но я попросил его вызвать такси: пускай лучше помучаются из-за своей дальновидности, чем попытаются ее искупить. Когда такси приехало, наша троица — в ногу, единым семейным фронтом — двинулась к выходу. Я пропустил Амелию и Шарлотту вперед, после чего уселся сам и велел шоферу ехать в больницу. Прикрыв глаза, я опустил голову на мягкий валик сиденья.
— Слава Богу, — сказала твоя мама. — Слава Богу, все закончилось.
Я даже не открыл глаз.
— Это еще не конец, — возразил я. — Кто-то за это поплатится.
Шарлотта
Скажем так: домой мы ехали не в лучшем настроении. Тебе наложили кокситную повязку — одно из самых совершенных пыточных устройств, изобретенных докторами. Гипсовая створка ракушки закрывала тебя от колен до ребер, вынуждая постоянно находиться в полупоклоне: в такой позе кости срастаются быстрее. Ноги тебе приходилось широко расставлять и выворачивать ступнями наружу, чтобы не искривились бедерные суставы. Вот что нам сообщили в больнице:
1. Ты проносишь этот гипс четыре месяца.
2. Затем его разрежут пополам, и ты еще несколько недель просидишь в нем, как устрица в разломанной раковине, тренируя ослабевшие мышцы живота, — и только тогда сможешь снова сидеть прямо.
3. Маленький квадратный вырез на уровне живота позволит твоему желудку свободно расширяться во время приема пищи.
4. Прорезь между ног сделали, чтобы ты могла ходить в туалет.
А вот о чем они умолкали:
1. Ты не сможешь сидеть прямо и как следует лежать.