Который быстро распространился. От подвала до пентхауса. По лестничным пролетам и шахте лифта. Адское пламя, врывавшееся в квартиры, пожиравшее свои жертвы и выплевывавшее алые языки из розеток.
Огонь прошел по старым подземным газовым трубам, связывавшим корпуса «Капри» и «Понца», как сиамских близнецов.
В пятьдесят секунд первого взорвался и корпус «Понца».
Взрыв был гораздо мощнее, потому что в подвале находились резервуары с газом.
Крыша вылетела, как пробка из шампанского, осыпав парковку, и улицу Кассия, и всю прилегающую территорию коричневой черепицей и кирпичами.
Гриб с огромной шляпой из огня, и дыма, и пыли поднялся над улицей Кассия, раздувшись от сгоревшего газа.
Огни фейерверков, расцвечивавшие римское небо, словно кометы и падающие звезды, сразу показались мелкими, блеклыми и скромными на фоне этого адского монстра, окрашивавшего в красный и черный набухшие дождевые тучи.
Уродливый гигант в мире фейерверков-карликов.
Его было видно везде в городе.
Отовсюду.
В Париоли. В Прати. В Трастевере. В Сан-Джовании. А взрыв было слышно еще дальше, в самых отдаленных пригородах, за окружной дорогой, в замках, кольцом окружающих Рим.
И римляне, отмечавшие Новый год в своих квартирах, на балконах, в машинах, стоявших на набережных, раскрыли рты от изумления. Потом они зааплодировали, все, громче и громче, засвистели, принялись танцевать, обниматься, счастливые, с шумом открывать шампанское при виде пиротехнического монстра.
Говорили, что этот фейерверк — сюрприз, устроенный мэром.
Прав был Рыбий Скелет, когда говорил:
«Хочу устроить взрыв, который запомнится на долгие годы. Такой взрыв, что на его фоне эти придурки со своими фейерверками будут иметь убогий вид».
86. 03:20
Наконец на город хлынул огромный ливень и прекратил праздник. Даже самые стойкие, бывшие еще на улицах, вынуждены были вернуться домой.
Кто-то — утомленный, радуясь возможности лечь в постель. Кто-то — нет.
Непокорное пламя было подавлено этим беспощадным ливнем.
87. 06:52
В шесть пятьдесят две на развалины падал непрерывный, мелкий, неощутимый дождь. Было холодно и безветренно. Небо было покрыто непрерывной пеленой облаков, соседняя долина спряталась в тумане, сами здания и дым образовывали единый серый массив. Стоял удушающий запах гари, к небу поднимался дым от пластика, бензина и соснового дерева.
Кое-где еще дотлевали небольшие очаги огня, и низкие струи дыма окутывали то, что осталось от обоих домов.
Кассия была перекрыта. Поставили заграждения, чтобы не допускать любопытных и машины. Перед жилым комплексом на двести метров не было асфальта. Его снесло взрывом. Дымящиеся изуродованные корпуса машин валялись посреди дороги. Обугленные скелеты сосен окружали остатки стены. Огромная вывеска клуба «Вурдалак» расплавилась и стекла на почерневшую дискотеку. От жары водопроводные трубы лопнули, и появилось озеро, по которому плавали спасательные средства, разбрызгивая воду, как моторные лодки.
Машины скорой помощи, пожарных, полиции были беспорядочно припаркованы у входа в жилой комплекс. Команды пожарных в оранжевой форме работали молча на грудах обломков, искали выживших. Раздавался шум электропил. Стук кирками о цемент.
«Вот один! Он здесь, внизу! Помогите мне!» — сказал вдруг один пожарник, пытавшийся поднять тяжелый обломок. Голову его прикрывал капюшон, на который капал дождь. Он наклонился и увидел, что это покойник.
«Труп! Голова расколота пополам. Позовите врачей…» — крикнул он, отбросив обломок в сторону и уперев руки в бока.
Напрасный труд.
Пока что находили только мертвых.
И надежда обнаружить живых были невелика. Взрыв был слишком сильным.
Пожарный при помощи двух своих товарищей взял тело за руки и вытащил из-под обломков.
Женщина.
Одетая в длинное вечернее платье красного цвета, прожженное во многих местах. Пожилая. Крупные перстни на пальцах, а на запястьях — тяжелые золотые браслеты и часы, которые еще ходили. То немногое, что осталось от головы, было совершенно обуглено.
88. ФИЛОМЕНА БЕЛЬПЕДИО
Она видела все.
Полицейских, которые выломали дверь и вошли в ее квартиру. Вездесущих соседей на лестнице. Свое тело на диване. Врача, который поднимал ее упавшую на грудь голову и кивал головой. Да, она умерла. Видела, как ее, белую и окоченевшую, уложили в черный пластиковый мешок.
И мессу.
«Одиночество может привести к крайним и непоправимым поступкам. Долг Церкви — понять. Помолимся! Помолимся о душе Филомены, доброй женщины…» — сказал священник.
Ее сын, муж и новая жена мужа стояли с влажными глазами.
Потом отец и сын обнялись и заплакали.
Видишь, они любили тебя.
И она видела, как четыре знакомых кота шли за катафалком, где она лежала. Видела «Верано». Могилу. Землю.
И наконец темноту…
Когда закончилась темнота? — спросила себя Филомена.
Был свет. Слабый. Но он был.
Слабый тусклый свет просачивался через обломки, которыми она была засыпана.
Обломки? Обломки чего?
Не знаю. Богом клянусь, не знаю! И не хочу знать.
Она лежала вниз головой, к которой прилила кровь, она была перевернута, и в этой странной позиции вся тяжесть легла на шею.
Большой жесткий обломок давил ей на спину и мешал двигаться, поворачиваться. Поэтому она по-прежнему лежала неподвижно в неудобном положении.
Она не чувствовала ног. Нет, не так: она чувствовала внутри миллион муравьев. Она пошевелила рукой, раздвинула куски штукатурки и ударила себя по бедру.
Ничего.
Все равно, как если ударить по чужой ноге. По ноге трупа.
У меня сломаны ноги!
Она попробовала отрешиться от плохого и поразмыслить.
Ты не умерла. Тебе не удалось покончить с собой. Ты жива! Жива!
Далеко, за пределами этой могилы из кирпичей, дерева и цемента, окружавшей ее, она слышала глухой вой сирен, шум электропил.
Должно быть, сейчас день.
Она была вся мокрая, и ей было холодно.
Тебе не удалось даже покончить с собой! Ты ни на что не способна, даже убить себя не можешь! Поздравляю.
Шея болела. Филомена чувствовала, что мышцы натянуты, как корабельные швартовы.
Сейчас я закричу. Позову на помощь.