* * *
«Все относительно, – сказал Кюрваль, гладя ягодицы Ла
Дегранж. – Я убежден, что можно идти еще дальше.» – «Еще дальше? –
удивился Герцог, который в это время поглаживал голый зад Аделаиды, бывшей в
этот день его женой. – И что ты собираешься делать, черт возьми?» – «Я
нахожу, что не все еще сделано в этих ситуациях, – сказал Кюрваль.» – «Я
тоже так думаю, – сказал Дюрсе, который ласкал зад Антиноя. – Но я
чувствую, как моя голова пухнет от всего этого свинства.» – «Держу пари, я
знаю, что хочет сказать Дюрсе, – вмешался Епископ.» – «И какого
черта? – закричал Герцог.»
Тогда Епископ поднялся и что-то сказал Дюрсе, который
утвердительно кивнул. Епископ что-то шепнул Кюрвалю, и тот сказал: «Да, ну
конечно, да.» А Герцог воскликнул: «А, черт, я бы никогда ее не нашел.»
Так как господа не объяснились яснее, нам нет возможности
узнать, о чем шла речь. Есть немало вещей, которые пока скрыты от тебя,
читатель, под дымкой вуали – из осторожности и еще по причине некоторых
обстоятельств. В свое время ты все узнаешь и будешь вознагражден сполна. В
жизни существует много ужасных тайн и нераскрытых преступлений, совершенных
людьми в огне их воображения. Раскрыть эти тайны, приоткрыть коррупцию
нравов, – значило ли бы это спасти человечество, принести ему счастье и
благополучие? Только Бог, который видит нас насквозь, до глубины наших сердец,
могучий Бог, который создал небо и землю и который должен нас судить однажды,
он знает, захотим ли мы, чтобы он нас упрекал в этих преступлениях? Ну, а наши
герои тем временем закончили несколько сцен. Кюрваль, например, заставил какать
Ла Дегранж, другие проделывали то же с другими объектамн. Потом все пошли
ужинать. Во время оргии Дюкло, услышавшая разговор наших господ о новом режиме
питания, целью которого было сделать кал более обильным и деликатным, сказала,
что она удивлена, что такие крупные специалисты в этом деле не знают настоящего
секрета, как сделать кал более обильным и деликатным. Когда ее забросали
вопросами по этому поводу, она поведала, что у объектов надо вызвать легкое
несварение желудка, что будет достигнуто, если заставить их есть в непривычные
для них часы.
Эксперимент был произведен немедленно. Разбудили Фанни,
которая в этот вечер не была занята и легла спать сразу после ужина, и
заставили ее съесть сразу четыре толстых бутерброда. Уже на следующее утро она
положила в горшок красивые и толстые колбаски, каких им еще никогда не
удавалось получать! Новую систему все одобрили с тем условием, однако, что
объекты не будут совсем получать хлеба, по поводу чего Дюкло сказала, что это
еще улучшит эффект открытого ею секрета.
Остаток вечера прошел без происшествий. Легли спать в
предвкушении блестящей свадьбы Коломб и Зеламира, которая должна была
состояться на следующий день и стать праздником третьей недели.
Двадцать первый день
С утра занимались подготовкой свадебной церемонии, используя
прежний опыт. Я, правда, не знаю, было это сделано нарочно или нет, но молодая
супруга оказалась виновной уже утром: Дюрсе уверял, что обнаружил ее кал в
ночном горшке; Коломб защищалась, говоря, что это сделала не она, а старуха,
специально, чтобы ее наказали; старухи и раньше неоднократно так поступали,
когда хотели их наказать. Но ее никто не стал слушать, и так как молодой муж
тоже был в списке виновных, то господа забавлялись в предвкушении наказания,
которое они придумают для обоих.
Тем не менее, молодых торжественно повели после мессы в
большой салон, где должна была состояться церемония бракосочетания. Молодые
были ровесниками. Девушку голой подвели к мужу, позволив ему делать с ней все,
что он хочет. И он поступил с ней в соответствии с теми дурными примерами,
которые видел ежедневно. Как стрела, юноша прыгнул на девушку, но так как он
слишком напрягся, он не разрядился, хотя было видно, что еще немного и он бы
нанизал ее на свой член. Но каким бы малым ни было отверстие в ее заднем
проходе, наши господа очень внимательно следили за тем, чтобы ничто не
повредило нежные цветы, срывать которые они желали только сами. Вот почему
Епископ, остановив энтузиазм молодого мужа, вставил свой член в красивый юный
зад Коломб, который Зеламир уже собирался пронзить. Какая разница для молодого
человека! Разве можно было сравнить широкий зад старого Епископа с молодым
узким задом маленькой девственницы тринадцати лет!
Но в поступках этих господ разум не играл никакой роли.
Вслед за Епископом Коломб овладел Кюрваль, который гладил ее бедра, целовал ей
глаза, рот, ноздри, все лицо. Вы понимаете, что ему в это время оказывали
услуги, потому что он разрядился; Кюрваль был не тем человеком, который бы зря
потерял свою сперму ради пустяков.
Сели обедать. Оба супруга были приняты в качестве почетных
гостей за обедом и за кофе. В кофейне в этот день прислуживали лучшие из
лучших, самая элита: это были Огюстин, Зельмир, Адонис и Зефир. Кюрваль,
который опять хотел разрядиться, пожелал иметь для этого кал, и Огюстин
положила перед ним самую красивую какашку, какую только можно было сделать.
Герцог заставил сосать свой член Зельмир, Дюрсе – Коломб, а
Епископ – Адониса. Этот последний написал в рот Дюрсе по cat просьбе.
Потом все перешли в зал ассамблеи, где прекрасная Дюкло,
которую перед началом рассказа попрекали показать ее роскошный зад,
продемонстрировала его ассамблее и продолжила свое повествование:
«Я хочу рассказать вам, господа, – сказала эта красивая
девица, – еще об одной черте моего характера, которая появилась в тех
событиях, о которых сегодня пойдет речь. Мать моей Люсиль оказалась в
чудовищной нищете. Очаровательная Люсиль, не получавшая о ней известий с
момента своего побега из дома, узнали о ее бедственном положении совершенно
случайно. Через своих знакомых я получила сведения, что один клиент ищет
молоденькую девочку для похищения – в духе той истории, о которой меня просил
Маркиз де Мезанж, – чтобы о ней потом не было ни слуху, ни духу. Так вот,
одна сводня, когда я лежала в постели, сообщила мне, что подобрала подходящую
девочку пятнадцати лет, девственницу, изумительно красивую и как две капли воды
похожую на мадемуазель Люсиль; девочка живет в такой нищете, что ее надо
несколько дней приводить в порядок, прежде чем продать. Потом она описала
старую женщину, у которой нашли девочку, и состояние немыслимой бедности, в
которой та находится.
По этому описанию и некоторым деталям внешности и возраста,
а также по всему, что касалось описания девочки, Люси ль поняла, что это были
ее мать и сестра. Она вспомнила, что в момент ее побега из дома, сестра была
малышкой. Люсиль попросила у меня разрешения пойти выяснить, точно ли это ее
родные. Но мой дьявольский ум подсказал мне одну идею; мысль так разожгла меня,
что я велела сводне выйти из комнаты и, словно не в силах больше сдерживать
охватившую страсть, стала умолять Люсиль ласкать меня. Затем, остановившись в
самом разгаре любовной экзальтации, я шепнула: «Скажи, зачем ты хочешь пойти к
этой женщине? Что ты хочешь там узнать?» – «Ну, я хочу пойти к ней, чтобы ее…
утешить, если смогу, – ответила Люсиль, у которой еще не было такого
жесткого сердца, как у меня. – И потом я хочу узнать, правда ли это моя
мать.» – «Глупости! – резко сказала я, отталкивая ее. – Иди, иди
поддавайся своим глупым деревенским привычкам! И упустишь редчайший в твоей
жизни случай воспламенить свои чувства гневом, что потом дало бы тебе
возможность на десять лет вперед разряжаться при одной только мысли об этом!»