120 дней Содома - читать онлайн книгу. Автор: Маркиз Де Сад cтр.№ 36

«Как? – сказал Герцог, – он ничего не касался, не теребил руками ничего из того, что вы знаете?» – «Нет, сударь, – отвечала госпожа Дюкло, – я не скрываю от вас никаких подробностей. Но немного терпения, мы постепенно придем к тому, что ни имеете в виду».

«Пойдем посмотрим на одного забавного типа, – сказала мне одна из моих товарок, – этому человеку не нужна девушка, он забавляется в одиночку». Мы идем к дырке, зная, что в соседней комнате, куда он должен был прийти, стоял горшок под стулом с дыркой, который нам четыре дня назад приказали наполнить и где должно было быть, по меньшей мере, не менее дюжины какашек. Приходит наш герой; это был старый помощник откупщика налогов лет семидесяти. Он запирается в комнате, идет прямо к горшку, в котором кроются ароматы, коих он просил для своего наслаждения, берет его и, сев в кресло, в течение часа любовно разглядывает богатства, обладателем которых его сделали. Он вдыхает, трогает, берет в руки, вытаскивает одну за другой, чтобы получить удовольствие и получше разглядеть. Наконец, придя и восторг, он вытаскивает из своих штанов старую черную «тряпку», которую трясет изо всех сил; одной рукой он напрягает себе член, другую засовывает в горшок, подносит к этому орудию ту пищу, которая способна разжечь его желания; но оно не поднимается сильнее. Бывают моменты, когда природа показывает себя такой норовистой, что восторги, которые вызывают у нас наибольшее наслаждение, не могут ничего вырвать у нес. Напрасно старался наш гость, ничего не напрягалось; благодаря толчкам, совершенным той самой рукой, которая была вымазана испражнениями, происходит эякуляция: он напрягается, опрокидывается на спину, дышит, вдыхает, трет свой член и кончает на кучу говна, которая доставила ему такое наслаждение.

Еще один человек ужинал наедине со мной и пожелал, чтобы на стол поставили двенадцать тарелок, наполненных тем же самым, вперемешку с тарелками с ужином. Он обнюхивал их, вдыхал по очереди запах; мне же приказал возбуждать ему член после еды на том блюде, которое показалось ему самым прекрасным.

Один молодой докладчик в Государственном Совете так мною платил за клизмы, что все хотели принять его. Когда я оказывалась с ним, я получала их от него по семь, причем все он ставил мне своей рукой. После каждой проходило несколько минут; мне надо было подниматься на стремянку, он становился внизу, и я обрушивала на его член, который он напрягал, весь поток, коим он только что поил мои кишки».

Легко можно себе представить, как весь вечер проходил в мерзостях подобного рода, о которых вы услышали; в это легче поверить, если принять во внимание, что наших четырех друзей объединил подобный вкус; лишь Кюрваля он завел дальше всех; трое остальных были увлечены этим, впрочем, не меньше его. Восемь кучек дерьма маленьких девочек были размещены среди блюд, поданных за ужином, а во время оргий все еще более превзошли друг друга в деле с мальчиками; так закончился девятый день, окончание которого было встречено с удовольствием, поскольку все тешили себя надеждой услышать на следующий день более подробные рассказы о том предмете, который нежно любили.

Десятый день.

Вспомните о том, что тщательно скрывалось вначале. Чем больше мы продвигаемся вперед, тем лучше мы можем прояснить нашему читателю некоторые факты, которые были вынуждены от него скрывать.

Теперь, например, мы можем сказать ему, какова была и утренних визитов в комнаты к детям, по какой причине их показывали, когда обнаруживался какой-нибудь юный «преступник» и ходе этих визитов, и какие наслаждения все вкушали в часовне': участникам, к какому бы полу они не принадлежали, было строго-настрого запрещено ходить в уборную без специального разрешения; эти нужды, сдерживаемые таким образом, должны были удовлетворять нужду тех, кто их желал. Визит служил тому, чтобы узнать, не нарушил ли кто-нибудь приказ: ответственный за месяц тщательно осматривал все ночные горшки и, если находил хотя бы один из них полным, его хозяин тотчас же записывался в книгу наказаний. Однако послабление существовало для тех мальчиков или девочек, которые не могли больше сдерживать себя: это означало пойти незадолго до обеда в часовню, из которой сделали уборную, огороженную так, что наши распутники могли получать удовольствие, которое доставляло им созерцание удовлетворения этой нужды; те же, кто могли сохранять «поклажу», теряли ее на протяжении дня таким способом, который больше всего нравился друзьям. Был еще и другой мотив для наказания. То, что называется «церемонией биде», совершенно не нравилось нашим четырем друзьям: Кюрваль, к примеру, не мог вынести, чтобы те, с кем ему предстояло иметь дело, мылись; Дюрсе – то же самое; об этом и тот, и другой предупреждали старуху, блюдущую пациентов, с которыми они предполагали позабавиться на следующий день; этим субъектам не разрешалось ни при каких условиях мыться водой или очищать себя любым другим способом; двое других относились к этому спокойно, поскольку для них это было не принципиально; впрочем, если после предупреждения быть грязным какой-нибудь субъект являлся чистым, он записывался в список для наказаний. Так произошло с Коломб и Эбе в описываемое утро. Накануне они накакали во время оргий; зная, что на следующий день они должны подавать кофе, Кюрваль, который рассчитывал поразвлечься с обеими и даже предупредил, что заставит их пукать, – потребовал, чтобы многие вещи остались в том состоянии, в каком были. Когда девочки легли спать, они ничего этого не сделали. Во время визита Дюрсе был очень удивлен, увидев их в образцовой чистоте; они извинились, сказав, что забыли о предупреждении; тем не менее их имена были вписаны в книгу наказаний. В то утро не было выдано ни одного разрешения на часовню. (Читателю угодно будет припомнить о том, что мы будем подразумевать под этим в будущем). Все слишком хорошо предвидели необходимость в этом для грядущего вечера.

В тот же день закончились уроки мастурбации для мальчиков; они стали бесполезными, все мастурбировали, как самые ловкие парижские проститутки. Зефир и Адонис в ловкости и легкости превосходили всех, и редко какой член не эякулировал до крови, Напряженный такими проворными и нежными маленькими ручками. До кофе не произошло ничего нового; кофе подавали Житон, Адонис, Коломб и Эбе. Эти четверо, предупрежденные заранее, были напичканы всевозможной дрянью, которая лучше всего может вызвать кишечные ветры, и Кюрваль, который намерился заставить их пукать, получил огромное количество пуков. Герцог заставил Житона сосать себя, но маленькому ротику никак не удавалось заглотить огромный член, который ему подсовывали. Дюрсе сотворил мелкие изощренные гадости с Эбе, а Епископ отодрал Коломб в ляжки. Пробило шесть часов, все прошли в гостиную, и госпожа Дюкло принялась рассказывать то, что вы сейчас прочтете:

«В дом к мадам Фурнье прибыла новая товарка: в силу роли, которую она будет играть в той страсти, что последует сейчас, она заслуживает того, чтобы я вам описала ее хотя бы в общих чертах. Это была юная модистка, развращенная тем соблазнителем, о котором я вам говорила ранее, рассказывая про дом госпожи Герои; он работал также и на госпожу Фурнье. Девушке было четырнадцать лет, шатенка, с карими глазами, полными огня, с маленьким личиком, самым сладострастным, какое только можно себе представить, с кожей белой, как лилия, и нежной, как атлас, достаточно хорошо сложенная, но все-таки немного полноватая; от этого легкого недостатка происходила самая аппетитная, самая привлекательная, самая округлая, самая белая попка, которую можно было найти в Париже. Мужчина, с которым она имела дело, как я наблюдала сквозь дырку, был у нее первым; она была девственницей, совершенно точно – со всех сторон! Следует сказать, подобный лакомый кусочек предоставлялся лишь большому другу дома: это был старый аббат де Фьервиль, известный как своим богатством, так и своим распутством, страдающий тяжелой подагрой. Он приходит, закутанный с головы до ног, устраивается в комнате, осматривает причиндалы, которые должны вскоре ему потребоваться, все подготавливает к делу; приходит девочка по имени Евгения. Немного испугавшись нелепого вида своего первого любовника, она опускает глаза и краснеет. «Подойдите, подойдите же, – говорит ей распутник, – покажите мне вашу попку». – «Сударь…» – изумленно произносит девочка. – «Ну же, ну же, говорит старый распутник, – нет ничего хуже, чем все эти малолетние новички; они даже не думают, что кто-то хочет посмотреть на их попку. Ну же, поднимите, поднимите свою юбку!» Девочка, сделав несколько шагов вперед, из страха вызвать недовольство у госпожи Фурнье, которой она обещала быть очень любезной, наполовину приоткрывает зад, поднимая юбку. «Ну, повыше, повыше же, – говорит старый развратник. – Вы считаете, что я сам должен утруждать себя?» И вот, наконец, прекрасная попка показывается полностью. Аббат внимательно разглядывает ее, заставляет выпрямиться, согнуться, велит сжать ноги, раздвинуть ноги, и, привалив ее к кровати, какое-то мгновение грубо трется всеми своими передними частями, которые обнажил, о прекрасную попку Евгении, чтобы наэлектризовать себя и притянуть к себе немного тепла от этого прекрасного дитя. После этого он переходит к поцелуям, встает на колени, чтобы чувствовать себя вольготнее и, держа двумя руками прекрасные ягодицы, раздвинутые как можно шире, готовит язык и рот, которые вот-вот начнут копаться в этих сокровищах. «Меня ничуть не обманули, – говорит он, – у вас прехорошенькая попка. А вы давно какали?» – «Только что, сударь, – говорит девочка. – Прежде чем я поднялась сюда, мадам заставила меня исполнить эту предосторожность». – «Ах, ах!.. Значит в вашем животике больше ничего не осталось, – говорит распутник. – Ну что же, посмотрим». Он берет в руки клистир, наполняет его молоком, возвращается к своему объекту, впускает клистир и выливает содержимое. Евгения, заранее обо всем предупрежденная, готова ко всему, и едва «снадобье» оказывается у нее в животе, как гость, растянувшись на канапе, приказывает ей сесть верхом на него и сделать свое маленькое дело ему в рот. Это робкое создание садится так, как ей сказано, тужится, распутник возбуждает себе член, плотно припав ртом к ее заднему отверстию, не давая ей пролить ни капли драгоценной влаги, которая вытекает из нес. Он очень тщательно глотает все, и, едва делает последний глоток, как проливается его сперма, и он погружается в исступление. Но каким же бывает отвращение, которое у всех настоящих развратников приходит вслед за крушением их иллюзий?! Кончив, аббат резко отбрасывает девочку подальше от себя, поправляет одежду и говорит, что его обманули, сказав, что ребенок перед этим покакает, что она уж точно вообще не какала и что он проглотил половину ее какашек. Следует заметить, что господин аббат хотел лишь молока, что не станет платить, что больше сюда не придет, что он не должен утруждать себя такими визитами ради маленьких соплюшек, и уходит, прибавив к этому тысячу Других ругательств, о которых я расскажу вам при случае в повествовании о другой страсти, основу которой они составляют, дабы не делать их здесь незначительным дополнением.»