Цена нелюбви - читать онлайн книгу. Автор: Лайонел Шрайвер cтр.№ 86

Слава богу, ты рассмеялся.

Печка работала хорошо; слишком хорошо, и через несколько минут в машине стало душно. Пикап был больше «форда» и, благодаря нежно-голубому цвету, никогда не казался тесным для нас двоих.

В конце концов ты откинул голову, ударившись о мягкий подголовник, и уставился в потолок.

— Поверить не могу, что ты его не убрала.

Я была так потрясена, что не ответила.

— Я не хотел это говорить. Но если бы не сказал и продолжал молчать неделями, стало бы еще хуже.

Я облизнула губы. Я задрожала.

— Я его убрала.

Ты опустил голову, вздохнул.

— Ева. Не вынуждай меня. В субботу ты пользовалась гелем для прочистки труб. Я помню, потому что ты жаловалась на странную вонь из раковины в детской ванной комнате, а позже в тот вечер предупредила нас не открывать воду еще час, потому что залила туда гель.

— Я его убрала. В тот верхний шкафчик с замком безопасности. Селия не может туда дотянуться даже

со стула!

— Так как же бутылка выбралась из шкафчика?

— Хороший вопрос, — холодно сказала я.

— Послушай, я знаю, что обычно ты очень осторожна с едкими жидкостями и автоматически запираешь эту дрянь. Однако люди не автоматы...

— Франклин, я помню, что убрала ее!

— Ты помнишь, как надевала туфли сегодня утром? Ты помнишь, как запирала дверь, выходя из дома? Сколько раз мы уже сидели в машине и возвращались убедиться, что плита выключена? Ведь предположительно это входит в привычку, так?

— Но плита никогда не оказывалась включенной? Это почти жизненное правило, что-то вроде афоризма из «печенья-гаданья»: «Плита всегда выключена».

— Ева, я скажу тебе, когда она останется включенной: в тот единственный раз, когда ты не побеспокоишься проверить. И именно в тот раз чертов дом сгорит.

— Почему мы ведем этот бессмысленный разговор, когда наша дочь в больнице?

— Я хочу, чтобы ты призналась. Я не говорю, что не прощу тебя. Я понимаю, как ужасно ты себя чувствуешь. Но чтобы преодолеть чувство вины, надо посмотреть в лицо...

— В то утро приходила Дженис. Может быть, она не убрала бутылку. — Честно говоря, я ни на секунду не допускала, что Дженис проявила такую небрежность, но отчаянно хотела оградиться от начинавшей формироваться в моей голове картины, подбирая более подходящего подозреваемого.

— Дженис не нужен был гель для прочистки труб. Все стоки были в порядке.

— Хорошо, — сказала я, собираясь с силами. — Тогда спроси Кевина, как бутылка покинула шкафчик.

— Так и знал, что мы придем к этому. Сначала «о, какая загадка», потом «виновата домработница». Кто остается? И — какой сюрприз! — безупречная Ева указывает пальцем на собственного сына!

— Он должен был за ней присматривать. Ты сказал, что он достаточно взрослый...

— Да, это было его дежурство. Но Селия находилась в ванной комнате. Он говорит, что дверь была закрыта, и мы едва ли поощряли нашего четырнадцатилетнего сына врываться к сестре, когда она сидит на унитазе.

— Франклин, концы с концами не сходятся. Забудем пока, почему бутылка оказалась не в шкафчике, хорошо? Но почему Селия вылила гель в свой собственный глаз?

— Понятия не имею! Может, потому, что дети не только глупы, но и изобретательны, а это смертельное сочетание. Не потому ли мы запираем всякую дрянь? Важно лишь, что Кевин сделал все, что должен был сделать. Он говорит, что бросился к Селии, услышав ее визг, а когда понял, что у нее на лице, стал промывать глаз водой, а потом вызвал скорую, еще до того, как позвонил мне по сотовому, — то есть все сделал в абсолютно правильном порядке. Он ее спаситель.

— Он не позвонил мне, — сказала я.

— Ну, удивляюсь почему, — протянул ты.

— Повреждение... — Я глубоко вздохнула. — Очень серьезное. Наверняка очень, очень серьезное... — Я заплакала, но заставила себя прекратить, потому что должна была высказаться. — Если она потеряла глаз, а хирурги сейчас умеют гораздо больше, чем раньше, значит, это было... ужасно. И для этого необходимо время. — Я снова умолкла, прислушиваясь к шороху обогревателя. Воздух настолько пересох, что слюна стала вязкой. — Чтобы этот гель подействовал, необходимо время. Вот почему на этикетке написано... оставить его на время.

Я сжала закрытые веки, чувствуя движение глазных яблок под подушечками пальцев.

— Что ты несешь? Достаточно того, что ты обвиняешь его в недосмотре...

— Врач сказал, что останутся шрамы! У нее обожжена вся половина лица! Время, на это потребовалось время! Может, он и смывал гель, но когда? Когда покончил?

Ты схватил меня за руки, развел в стороны и посмотрел мне в глаза.

— С чем покончил? С домашним заданием? Со стрельбой из лука?

— Покончил с Селией, — простонала я.

— Не смей это повторять! Никому! Даже мне!

Я резко высвободила руки.

— Ты задумайся! Селия поливает себя кислотой? Селия всего боится! И ей шесть лет, а не два года. Я знаю, ты не считаешь ее смышленой, но она не умственно отсталая! Она знает, что нельзя дотрагиваться до плиты, и она не ест отбеливатель. А вот Кевин может залезть в шкафчик, Кевин может открыть замок безопасности во сне. Он не спас ее. Он это сделал! О, Франклин, он сделал это...

— Мне стыдно за тебя, стыдно, — сказал ты мне в спину, поскольку я отвернулась к дверце. — Демонизировать собственного ребенка только для того, чтобы не признавать собственную небрежность. Это хуже трусости. Это отвратительно. Ты предъявляешь вопиющие обвинения, но, как обычно, не имеешь никаких доказательств. Тот врач... разве он хоть словом обмолвился о несоответствии рассказа Кевина с ее ожогами? Нет. Нет и нет. Только его мать в состоянии обнаружить маскировку неописуемого злодейства, ведь она у нас и медицинский эксперт, и эксперт по воздействию химикатов только потому, что иногда убирает дом.

Как всегда, ты не мог долго кричать на меня, видя мои слезы.

— Послушай, — взмолился ты. — Ты не понимаешь, что говоришь, потому что расстроена. Ты не в себе. Это тяжело и будет еще тяжелее, потому что тебе придется смотреть на это. Ей будет больно, и некоторое время она будет выглядеть ужасно. Единственное, что облегчит твои страдания, это признание своей доли вины. Селия, даже Селия признает свою вину в истории с прыгунчиком. Она оставила клетку открытой! И мучительно не только то, что ее оплошность привела к несчастью, но то, что, если бы она поступила иначе, несчастье не произошло бы. Она взяла на себя ответственность, а ей всего шесть лет! Почему же не можешь ты?

— Я хотела бы взять на себя ответственность, — прошептала я, затуманивая боковое стекло. — Я бы сказала, что могла бы убить себя за то, что не убрала химикат туда, где она не смогла бы его найти! Неужели ты не понимаешь, насколько бы мне тогда стало легче? Почему я так переживаю? Если бы это была моя вина, только моя вина? Тогда мне не было бы так страшно. Франклин, это серьезно, теперь это не просто маленькая девочка, расцарапавшая себя до крови. Я не знаю, как это случилось, но он исчадье ада, и он ненавидит ее...