Цена нелюбви - читать онлайн книгу. Автор: Лайонел Шрайвер cтр.№ 119

— Ну, рано или поздно какой-нибудь тупица украл бы и глупо пошутил... ну, знаешь, это оказалось бы в чьем-нибудь супе. И потом. Будто она вроде как смотрела на меня все время. Начало действовать мне на нервы.

— Она смотрит на тебя, Кевин. И твой отец. Каждый день.

Уставившись в стол, он подвинул коробку немного ближе ко

мне, затем убрал руку.

— В любом случае я подумал, может, ты возьмешь и, ну, ты могла бы, ты знаешь...

— Похоронить это, — закончила я за него. Я почувствовала тяжесть. Чудовищная просьба, ибо вместе с этим запятнанным гробом мне придется похоронить еще очень многое.

Я угрюмо согласилась. Когда я обняла его на прощание, он по-детски вцепился в меня, как никогда не цеплялся в детстве. Я не совсем уверена, поскольку он бормотал в поднятый воротник моего плаща, но мне хочется думать, что это было «мне жаль». Я рискнула, притворилась, что расслышала правильно, и отчетливо сказала:

— Мне тоже жаль, Кевин. Мне тоже жаль.

Я никогда не забуду, как сидела в том зале гражданского суда и слушала, как судья с крохотными зрачками чопорно выносила решение в пользу обвиняемой. Я думала, что почувствую сильное облегчение. Не почувствовала. Я обнаружила, что публичное оправдание моего материнства ничего для меня не значит. Если я что и чувствовала, то гнев.

Итак, предполагалось, что мы все разойдемся по домам и я по - чувствую облегчение. Ничего подобного. Я знала, что дома буду чувствовать себя отвратительной, как обычно, несчастной, как обычно, и грязной, как обычно. Я хотела, чтобы меня очистили,

но мое сидение на той скамье было больше похоже на вечернее возвращение в номер отеля в Гане: приходишь потная, засыпанная песком, включаешь душ, а воды нет. Надменная ржавая капля — единственное крещение, позволенное мне законом.

Единственный аспект того вердикта подарил мне крохотное удовлетворение: я должна была сама заплатить судебные издержки. Если судья и была невысокого мнения о деле Мэри Вулфорд, она точно испытывала ко мне личную неприязнь, а обычная враждебность главных лиц (спроси Денни Корбитта) может дорого обойтись. В течение всего судебного процесса я чувствовала, что не вызываю никаких симпатий. Я приучилась никогда не плакать. Я не желала использовать тебя и Селию в таких корыстных целях, как уклонение от ответственности, и тот факт, что мой сын убил не только своих одноклассников, но и моих собственных мужа и дочь, как-то подзабылся. Я знаю, что твои родители не хотели расшатывать мою защиту, но их показания о моем роковом визите вежливости в Глостер оказались катастрофическими. Мы не любим матерей, которые «не любят» своих сыновей. Я тоже не очень люблю таких матерей.

Я нарушила самые основные правила, осквернила самые священные узы. Если бы я твердила о невиновности Кевина перед лицом кучи улик, свидетельствующих об обратном, если бы я поносила «мучителей», которые довели его до этого, если бы я утверждала, что, начав принимать прозак, «он стал совершенно другим мальчиком»... ну, ручаюсь, Мэри Вулфорд и организованному ею через Интернет фонду защиты пришлось бы оплатить мои судебные издержки до последнего цента. Но нет. Мое поведение неоднократно называлось в газетах «вызывающе наглым», а нелицеприятные характеристики моего отпрыска не комментировались. Мне было отказано в поддержке и сочувствии. Неудивительно, что с такой Снежной королевой вместо матери, отметил наш местный «Джорнэл ньюс», КК вырос плохим.

Харви, естественно, пришел в ярость и сразу же зашептал, что мы должны подать апелляцию. Оплата издержек — это наказание, сказал он. Уж кому, как не ему, знать; ведь это ему придется выписывать чек. А я взбодрилась. Я жаждала карательного приговора. Я уже истратила все наши ликвидные активы на дорогостоящую защиту Кевина и второй раз заложила дом на Палисад-Пэрид. Поэтому я сразу поняла, что придется продать

НОК и придется продать наш жуткий пустой дом. Вот это и было очищение.

Однако с тех пор — и за время написания тебе этих писем — я прошла полный круг, совершила путешествие, очень похожее на путешествие Кевина. Раздраженно спрашивая себя, виновата ли я в четверге, я вынуждена была вернуться назад, разрушить стереотип. Возможно, я задавала не тот вопрос. В любом случае метаниями между оправданием и суровой критикой я лишь довела себя до изнеможения. Я не знаю. К концу дня я уже ничего не понимаю, и то обнаженное безмятежное неведение само по себе стало забавным утешением. Вот правда: что бы я ни решила, виновна я или нет, какая разница? Если я найду правильный ответ, ты вернешься домой?

Вот все, что я знаю. 11 апреля 1983 года у меня родился сын, и я ничего не почувствовала. Истина всегда больше того, чем кажется нам. Когда тот младенец скорчился на моей груди, от которой отпрянул с таким отвращением, я в ответ отвергла его. Он был раз в пятнадцать меньше меня, но тогда отторжение казалось справедливым. С того момента мы сражались друг с другом с неумолимой жестокостью, которой я почти восхищаюсь. Можно ли завоевать любовь, доведя антагонизм до его крайности, сблизить людей самим фактом их взаимного отталкивания? За три дня до восемнадцатилетия Кевина я наконец объявляю, что слишком измучена, и слишком растеряна, и слишком одинока, чтобы продолжать сражение. И пусть только от отчаяния или даже от лени, но я люблю своего сына. У него впереди пять мрачных лет заключения во взрослой тюрьме, и я не поручусь за то существо, что выйдет оттуда. Но в моей жалкой квартирке есть вторая спальня. Простое легкое покрывало на кровати. Томик «Робин Гуда» на книжной полке. И чистые простыни.

Вечно любящая тебя жена,

Ева