– Шесть, – перебил ее сын.
– Шесть. – Женщина загасила сигарету, прибавив ее к кучке окурков в пепельнице, и кашлянула. – Он спал там… у них есть комната для родственников. Посреди ночи дежурный врач сказал, что надежды нет, у нее умер мозг, в таком состоянии она уже несколько дней, поэтому нужно выключить систему жизнеобеспечения и прекратить ее агонию.
– Ребенок был ненормальный, – объявил Кевин Дональдсон.
Кэт и миссис Дональдсон посмотрели на него, но на его лице ничего не отразилось. Миссис Дональдсон вытащила из пачки еще одну сигарету.
– Мистер Хейвуд сказал ему, что, если у матери умер мозг, ребенок вряд ли выживет, но, если и выживет, у него будут всякого рода аномалии. Мы все разговаривали с мистером Хейвудом. Он был очень мил, очень добр, очень тщательно вникал во все детали. Кевин и родители Салли согласились, что не стоит делать кесарево сечение.
– И систему жизнеобеспечения отключили?
Кевин Дональдсон печально кивнул:
– В ту же ночь. Там был новый дежурный врач. Он сказал, что им нужна кровать. Все произошло очень быстро. Она прекратила дышать, и они сказали, что она умерла. – Кевин в первый раз посмотрел на Кэт.
– А это как-нибудь проверяли?
– Не знаю. Я сильно плакал. Они спросили, не нужно ли вызвать такси. Потом я увидел, как ее увезли, накрыв белой простыней.
Теперь по его лицу катились слезы. Кэт почувствовала, что и у нее на глаза наворачиваются слезы. Она глубоко вздохнула.
– Вы видели ее потом?
– Нет. Но люди из похоронного бюро говорили, что я могу приходить в любое время.
– Значит, вы не видели ее до… до самой эксгумации?
Кевин снова погрузился в молчание. Снова залез в свою раковину.
– Это вы потребовали эксгумации?
Кевин ничего не ответил.
– Ему это нелегко далось, – сказала его мать. – Полиция ничего не хотела слушать. Да и коронер тоже говорил сначала, что это невозможно, что он, вероятно, слегка… – она покрутила пальцем у виска, – понимаете, помешался из-за ее смерти. Викарий отказался помочь. Кевину пришлось связаться со свидетелями, достать их номера телефонов, убедить коронера поговорить с ними. Однажды его чуть было не арестовали: он средь бела дня пошел на кладбище и сам начал копать. – Она посмотрела на сына. – Ведь так?
Кевин не ответил.
Кэт нервно кусала губу. Она взмокла от жары и нервного напряжения.
– Кевин, когда открыли гроб вашей жены, мы с вами видели одно и то же. Есть ли у вас какие-нибудь сомнения в том, что, находясь там, ваша жена какое-то время была жива?
– Мертвые не рожают младенцев, – заметила миссис Дональдсон.
– По-видимому, такое случается, – сказала Кэт.
– Ерунда. Никогда этому не поверю.
– Они будут все оспаривать во время расследования.
– Кевин сказал о ее пальцах – ногти были сломаны прямо под корень, как будто она их обкусала. На крышке гроба были царапины. Она царапала ее ногтями, словно животное.
– Они будут говорить, что, когда наступает трупное окоченение, тела меняют свое положение в гробу, – парировала Кэт.
– А царапины на красном дереве? Как насчет этого, барышня? – спросила миссис Дональдсон.
– А что говорит ваш доктор Селлз? Он же там присутствовал. Он должен с вами согласиться, – сказала Кэт.
– Он не согласился. Он говорит, что нужно подождать отчета патологоанатома. Говорит, что никаких царапин на крышке не заметил. Что всех нас ввел в заблуждение младенец.
Голос Кевина Дональдсона прозвучал так неожиданно, что они вздрогнули:
– Она всегда следила за своими ногтями. Всегда делала маникюр. Всегда следила за ногтями, – повторил он.
Последовало молчание. Кэт почувствовала прилив надежды. Она записывала то, что сказал Кевин Дональдсон, медленно, без всяких сокращений, чтобы сохранить впечатление, что она не принадлежит к журналистской братии.
Его мать горько улыбнулась:
– Мои познания в медицине, конечно, неглубоки, но в одном я уверена: мертвецы не обкусывают своих ногтей.
28
Прошло три дня с тех пор, как Харви Суайр дал Сандре двадцать пять миллиграммов препарата с условным названием GW 2937, произведенного швейцарским фармацевтическим гигантом «Грауэр Мейерхоффен» только для лабораторных экспериментов на животных.
Он достал его легко. В экспериментальной части своей курсовой по эпилепсии он проводил опыты с животными в виварии медицинского колледжа. Харви вводил крысам, кошкам и шимпанзе вещество GW 2937, вызывал у них сильные эпилептические припадки, которые затем снимал высокими дозами барбитуратов.
Таблетки GW 2937, круглые и белые, по размеру и форме были похожи на таблетки аспирина, но отличались ясно видимыми проштампованными буквами «GW». Харви толок таблетки пестиком до порошкообразного состояния и затем подмешивал в пищу животным. Препарат был безвкусным и обычно быстро подвергался метаболизму.
Этим веществом ему нужно было накормить сорок животных, поэтому было легко заменить небольшое количество препарата на обычный аспирин. Когда он подмешал его к пище, ни животные, ни неврологи, ответственные в тот день за проведение экспериментов, не заметили подмены.
Он не знал, как рассчитать дозу для человека, и сделал подсчеты на основании веса мозга. Он вычислил, что, в отличие от мозга шимпанзе, вес человеческого мозга – одна тысяча двести сорок граммов.
В воскресенье вечером Харви позвонил в общежитие медсестер, где жила Сандра, и ему ехидно ответили, что она еще не вернулась с работы. Он не стал просить, чтобы ей передали, что он звонил. В понедельник вечером он снова позвонил. На этот раз ему ответила другая женщина. Она продержала его у телефона несколько минут, потом вернулась и, задыхаясь, извиняющимся тоном сообщила, что Сандре стало плохо и ее всю ночь продержали в палате.
Утром во вторник Харви был среди толпы студентов, которые следовали за акушером и его помощником, обходя палату в родильном отделении. Потерявшие былые формы, бледные женщины лежали на металлических кроватях в чистых розовых ночнушках в окружении цветов и открыток. Смущенные мужья сидели на стульях, словно проглотив аршин, а родственницы чувствовали себя здесь по-хозяйски. На улице становилось все холоднее, но в этой палате поддерживали парниковую температуру. Харви ненавидел запахи родильного отделения – тошнотворные сладкие ароматы, которые пропитывали его кожу и преследовали его потом в течение нескольких часов.
Толстая женщина тыкала пальцем в крошечное розовое существо, завернутое в шерстяную шаль:
– Ку-ку! Ох! Тю-тю! О-о!
Мать младенца лежала, опираясь на взбитые подушки, слишком усталая и чересчур вежливая, чтобы прогнать ее прочь.