Алхимик - читать онлайн книгу. Автор: Питер Джеймс cтр.№ 66

— Папа, мистер Моллой — юрист-патентовед. Он работает над патентами США для твоих исследований.

Настороженно глядя на Коннора, Дик Баннерман пожал ему руку.

— И как вы к этому относитесь?

— Ну, я не уверен, многого ли нам удастся достичь, — вы же, в чем я не сомневаюсь, опубликовали массу документов.

— Насколько я себе представляю ситуацию, чем меньше вы достигнете, тем лучше, — мрачно заявил Дик Баннерман.

— Папа! — бросила Монти.

— И гроша ломаного не дам за эти гребаные патенты, — отчеканил ученый, в упор глядя на Коннора Моллоя.

— Что же, я тоже считаю, что сегодня патентование генов — глупое и вздорное занятие, — добродушно ответил Коннор.

К тому времени они подошли к стойке, и Дик Баннерман, взяв два подноса, один протянул Монти. Коннор обзавелся своим. Пока Монти выбирала себе еду, он не отводил взгляда от ее лица в обрамлении светлых волос и был приятно удивлен, убедившись, что, несмотря на свою стройную фигуру, она обладает хорошим аппетитом. Его весьма привлекали женщины, которым нравилась вкусная еда.

— Вы собираетесь есть в одиночестве? — спросила его Монти.

— Ага.

— Хотите присоединиться к нам?

Коннор заметил выражение на лице ее отца.

— Спасибо, не беспокойтесь… не хочу мешать, если вы собираетесь обсуждать вопросы бизнеса или нечто иное.

— Мы не собираемся, — с улыбкой, настойчиво повторила она.

— Ну что ж, спасибо.

Они нашли столик у дальней стены, перед огромным, от пола до потолка, видеоэкраном с картиной Фрагонара, изображавшей идиллический сельский пейзаж. Они разгрузили свои подносы и уселись.

— Не могу понять, почему бы этим пижонам не врезать тут окна. Было бы чертовски здорово с тридцатого этажа обозревать панораму Лондона, а вместо этого мы должны любоваться видеоизображением картин.

— Согласен с вами, сэр, — подхватил Коннор.

Баннерман посмотрел на него с явным неодобрением, словно надеялся услышать возражения, и щедро посолил салат, даже не попробовав его.

Монти бросила в сторону Коннора смущенный взгляд, а он улыбнулся ей в ответ. Через пару минут, которые Коннор провел в их обществе, ему стало ясно, что с таким отцом ей приходится нелегко.

Он обратился непосредственно к Монти:

— Я вам искренне сочувствую… за все, что вам пришлось пережить на прошлой неделе. Наверно, это было ужасно.

— Было, — согласилась она. — Беда в том, что никто не знает долговременного эффекта воздействия этого состава. Остается только надеяться, что мне не доведется однажды проснуться и увидеть, что у меня растворились руки.

Коннор вздрогнул.

— Кто-нибудь пытался разобраться, как вообще произошел этот несчастный случай. — Он смотрел, как Монти в ответ помотала головой.

— Вы думаете, что это морально правильно — патентовать гены? — неожиданно рявкнул Дик Баннерман.

Коннор плеснул коку в свой стакан.

— Я считаю, что все поле генетических исследований ставит больше вопросов, чем дает на них ответов. — Он осторожно посмотрел на столики по обе стороны от них, но их соседи были заняты своими разговорами. Тем не менее он понизил голос. — «Бендикс Шер» называет себя самой заботливой компанией в мире. Но может ли любая компания, которая занимается генной инженерией и патентует кролика-мутанта, получающего через пять дней после рождения прививку смертельного рака, считать себя подлинно заботливой?

— Считаете ли вы, что всепоглощающий контроль над жизнью должен быть прерогативой исключительно Господа Бога?

— Нет, не считаю, сэр.

— Вы религиозны?

Коннор замялся. Он поймал внезапный взгляд Монти и заметил серебряную цепочку у нее на шее, уходившую в вырез ее белой блузки.

— Я не придерживаюсь обрядов, но предполагаю, что у меня есть религиозные убеждения..

— Так скажите мне, — откровенно враждебным тоном бросил ученый. — Если вы не считаете, что контроль над жизнью целиком и полностью осуществляет Господь Бог, то почему вы против генной инженерии?

Этот выпад на мгновение поразил Коннора.

— Я вовсе не против нее. Дело вот в чем… тут такой широкий простор для упреков и обвинений, что, как я считаю, компании должны понимать свою меру ответственности.

— Считается ли создание кролика, у которого автоматически разовьется рак, многим хуже, чем взять здорового кролика и ввести ему канцерогены?

— Папа, — вмешалась Монти, — разве тебе порой не приходило в голову, что кролик тоже имеет право на жизнь?

— Никто и ничто на этой планете не обладает божественным правом — ни на что. Мы несем моральные обязательства гуманно относиться к животным, и я думаю, что мы их соблюдаем.

— Я порой думаю, что наука развивается слишком быстро. У нас нет времени подумать, к чему это приведет, — сказал Коннор, чтобы проверить его реакцию.

— Я же считаю, что прогрессирует она не так уж быстро, — ответил Баннерман. — Вам нравится ходить к дантисту, мистер Малрони?

— Моллой, — поправил он. — Нет, сэр, не очень.

— У вас есть дырки в зубах?

— Да, есть.

— Можете ли представить, каким был визит к дантисту пятьдесят лет назад, когда он не мог вспрыснуть вам обезболивающее, а сверло вращалось, когда он ногой нажимал педаль? Хотите ли вы, чтобы вырезали аппендикс как сто лет назад, когда больного привязывали к деревянной лавке и вливали в него дешевое бренди? Фармацевтика и технология значительно улучшили мир. И знаете почему? Потому что они избавили его от боли. Мало кто из обитателей западного мира теперь должен страдать от боли. Может быть, в следующие четверть века мы окончательно избавимся от нее. И если за это придется расплатиться несколькими кроликами-мутантами, с такой ценой я готов согласиться. Это я смогу пережить.

Коннор упал духом. Выяснилось, что он и не представлял, каких общепринятых взглядов придерживается Баннерман; его потенциальная ценность быстро сходила на нет. В этот момент ученый наклонился вперед:

— Меня всегда неправильно понимали, мистер Моллой. Я не против прогресса науки. Я против таких компаний, как «Бендикс Шер», которая говорит: «Для всеобщего блага мы опознали гены, которые вызывают псориаз, сердечно-сосудистые заболевания, почечную недостаточность, депрессию, рак двенадцатиперстной кишки, рак груди… и так далее. А теперь мы собираемся взять патент на работу с этими генами, и следующие двадцать лет мир будет у нас в заложниках. Плати нашу цену или умирай!» — Во время этой тирады в глазах Дика Баннермана горел огонь страсти. Эти чувства шли не столько из сердца, сколько из глубины его души. — Вы понимаете, какую власть дает патентование генов? Она выражается в словах «жизнь или смерть». Вопрос не в том, чтобы говорить: «Наше лекарство лучше, чем у кого-то еще, — принимайте пилюли „Бендикса“, они лучше, чем у „Пфицера“, чем у „Уэлкама“ или „Бичема“». Вопрос вот в чем: «Слушай, мы знаем, что именно убивает тебя или доставляет дьявольские страдания. У нас единственных есть и замок и ключ к нему. У вас, мадам, — ген рака груди: мы можем или изъять его из вашего организма, или оставить вас умирать. А это — наша цена». — Баннерман поднял брови. — Так сколько стоит отдельная человеческая жизнь?