— Ну да, — говорю я, оборачиваясь.
— Тогда обними старину Рида.
Пауза, во время которой я обдумываю ситуацию и вытираю руки о полотенце, обмотанное вокруг моей поясницы.
— С чего это вдруг… чувак?
— Потому что, чувак, ты у нас — герой, — говорит Рид прочувствованным голосом. — Ты мне не поверишь, но я всерьез торчу от твоих достижений.
— Эй, старик, без тебя я — ничто, — говорю я. — Тебе полагается прибавка к жалованью. Ты вернул мне форму.
— Твое прилежание выше всяких похвал, — добавляет Рид.
— С запоями покончено, посещаемость вечеринок резко сокращена, успеваемость на юрфаке отличная, постоянство в любви, — говорю я, надевая футболку с логотипом Brooks Brothers. — Я перестал обманывать себя и перечитал Достоевского. И все благодаря тебе, чувак.
Глаза у Рида наполняются слезами.
— И ты бросил курить, — добавляет он.
— Угу.
— И снизил толщину жирового слоя на семь процентов.
— Не льсти мне, чувак.
— Такие ученики, как ты, Виктор, наполняют мое сердце гордостью. — Рид с трудом удерживается от того, чтобы не всплакнуть. — Я это тебе серьезно говорю.
— Я знаю, старик, — говорю я и кладу ему руку на плечо.
Рид выводит меня через дверь на Пятую авеню и спрашивает:
— Помогает ли тебе яблочная диета?
— Еще как, — говорю я, голосуя такси. — Моя подружка клянется, что моя семенная жидкость стала гораздо слаще.
— Круто, чувак, — говорит Рид.
Я прыгаю в такси.
Прежде чем я успеваю закрыть дверь, Рид наклоняется ко мне и после небольшой паузы говорит:
— Прими мои соболезнования по поводу Хлое, чувак.
7
После того как мы в порыве страсти срываем друг с друга одежду, я начинаю слегка посасывать груди Элисон, глядя при этом ей прямо в глаза; я ласкаю кончиком языка соски, сжимаю груди, но не слишком сильно, а она все время вздыхает от удовольствия. После секса Элисон сообщает мне, что со мной она ни разу не симулировала оргазм. Мы лежим на ее кровати, две собаки — Мистер и Миссис Чау — возятся, зарывшись в плед неоново-розовой расцветки, лежащий у нас в ногах, а я приглаживаю их шерстку. Элисон рассказывает что-то про Aerosmith в то время как на заднем плане негромко играет компакт Джони Митчелл.
— Стивен Тайлер недавно признался, что его первый эротический сон был о Джейн Фонде. — Элисон вздыхает и затягивается косяком. (Я не заметил, когда она успела его раскурить.) — Сколько же ему лет?
Я продолжаю поглаживать Мистера Чау, затем чешу у него за ушами, и пес закрывает глаза от удовольствия.
— Я тоже хочу завести собаку, — говорю я. — Или кого-нибудь еще.
— Ты же терпеть не мог собак, — говорит Элисон. — И что ты имеешь в виду, когда говоришь «кого-нибудь еще»? Единственное домашнее животное, с которым ты умеешь обращаться, это орел на эмблеме Armani.
— Это было раньше, теперь я стал другим.
— Ты стал лучше, — искренне говорит Элисон.
Повисает продолжительная пауза. Собаки устраиваются ко мне поближе.
— Я слышала, что завтра ты встречаешься с Дамьеном? — говорит Элисон.
Я слегка напрягаюсь:
— Ты все еще думаешь о нем?
— По какому поводу вы с ним встречаетесь?
— Я буду вынужден сказать ему, — говорю я, слегка успокаиваясь, — я буду вынужден сказать ему, что не смогу помочь ему с презентацией нового клуба. Учеба на юрфаке отнимает слишком много времени.
Я беру косяк из рук Элисон, затягиваюсь, выпускаю дым.
— Ты все еще думаешь о нем? — спрашиваю я. — В смысле о Дамьене?
— Нет, — отвечает она. — Я его полностью простила. И хотя я терпеть не могу Лорен Хайнд, на фоне всех этих жутких сучек, что вешаются на парней в этом городе, в последнее время я начинаю приходить к выводу, что это еще не самый худший вариант.
— Это сказано для протокола? — ухмыляюсь я.
— Ты знаешь, что она — активный член ЯТЕНЕПОДА? — спрашивает Элисон. — Это такая новая феминистская организация.
— А что означает ЯТЕНЕПОД?
— Это сокращение от «Я Тебе Не Подстилка», — вздыхает Элисон. — Кроме того, выяснилось, что мы ходим к одному и тому же специалисту по акупунктуре. — Элисон выдерживает паузу. — С некоторыми вещами ничего нельзя поделать.
— Видно, что так, — вздыхаю я вместе с ней.
— А еще она член БОГУОБЖИВа, — говорит Элисон, — так что я не могу ненавидеть ее по-настоящему. Даже зная, что она спала — что она спит — с моим бывшим женихом.
— А что такое БОГУОБЖИВ? — интересуюсь я.
— Борцы за Гуманное Обращение с Животными, — объясняет Элисон, отвешивая мне шутливую пощечину. — Тебе бы следовало знать это, Виктор.
— С чего это? — удивляюсь я. — За гуманное обращение… с животными?
— Нет ничего проще, Виктор, — объясняет Элисон. — Мы хотим, чтобы в этом мире с животными обращались так же, как с людьми.
Я удивленно гляжу на нее:
— А разве… с ними и так… не обращаются… как с людьми?
— Нет. Их ведь, бедняжек, безжалостно убивают.
— Ясно.
— У нас собрание в пятницу в «Asia de Cuba», — продолжает Элисон. — Придут Оливер Стоун, Билл Маэр, Алек Болдуин и Ким Бэйсинджер, Грэйс Слик, Ноа Уайл, Мэри Тайлер Мур. Алисия Сильверстоун прочитает речь, которую написала Эллен Де Дженерис. — Элисон выдерживает паузу. — Диджеем будет Моби.
— И все наверняка припрутся в камуфляжных штанах, верно? — спрашиваю я. — И в пластмассовых ботинках? И будут разговаривать о том, как прекрасно на вкус соевое мясо?
— К чему такая ирония? — перебивает меня Элисон, закатывая глаза. Голос ее явно становится не таким ласковым.
— Да так, ни к чему.
— Если бы ты знал все про капканы, про то, как издеваются над детенышами норки и специально калечат кроликов определенных пород — не говоря уже о медицинских экспериментах, которые ставят над ни в чем не повинными енотами и рысями — о Боже, Виктор, ты бы пробудился ото сна.
— Угу, — бурчу я. — Ах, зайка!
— Над животными издеваются, а ты лежишь тут и не хочешь спасать их.
— Золотце, а куриц они тоже запретят есть?
— Животные не могут защитить себя сами, Виктор.
— Зайка, но это всего лишь курицы!
— Ты бы попытался хоть однажды увидеть мир глазами загнанного зверя, Виктор, — говорит она.