Но Доминик пожаловалась, что не знает, откуда мадам берет ингредиенты. Я хотела ей сказать, что у нее-то в шкафчике вообще один лук, но передумала. Чтобы печь блинчики, нужны яйца, сахар, мука, а в холодильнике нет ничего, кроме моего молока и десяти видов французского сыра, купленного Никой вчера.
– Maybe she keeps the ingredients in her room?
[48]
Но Доминик покачала головой. Судя по всему, тема еды ее так интересовала, что она проверила и комнату мадам. Мда, загадочно.
– Yesterday... – начала я, а потом подумала, что не знаю, как по-английски «пепельница», и просто поманила Доминик рукой, снова возвращаясь в гостиную. Доминик освещала путь моим фонариком.
Я указала ей на пепельницу, но она была пуста. Тогда я показала на фотки дядек, под которыми вчера нашла письма, но теперь под фотографиями лежало что-то другое. Доминик посветила, и я снова еле подавила возглас изумления.
Под рамками фотографий дядек лежали наши собственные фото! Сделанные «полароидом». На них мы спали.
Мысли зароились в моей голове. То есть мадам приходила, пока мы спали, и сфотографировала нас. Зачем?!
Доминик только скорбно покачала головой. Наверное, в душе радовалась, что ее фотографии тут нет. Мне захотелось уйти из дома мадам. Что-то зловещее исходило и от двери в ее комнату, и от фотографий, и даже от фонарика. Наверняка старая ведьма его заколдовала. Иначе зачем ей настаивать, чтобы Доминик передала его именно мне?
Я снова поманила Доминик, на этот раз мы вышли на крыльцо.
– Listen! – прошептала она, – don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, like Sherlok Holmes or miss Marple...
[49]
Я покачала головой. Как ни странно, мне совершенно не хотелось расследовать дело мадам. Во-первых, мне хватило вчерашней погони оборотня за нами. Я в Париж отдыхать приехала. И папа меня просил ни во что не влезать. Во-вторых, раньше я расследовала дела, которые со мной лично никак не связаны. А тут еще неизвестно, до чего доведет такое расследование... Не хотелось бы стать чучелом в гостиной мадам.
В общем, я отказалась, сославшись на боль в мышцах. Доминик посоветовала мне сделать растяжку, а у самой в глазах явно горела мысль о расследовании.
Я удивилась, как же мне не пришло в голову сделать растяжку. Пойду-ка я сейчас на детскую площадку. Вдруг и трейсера там встречу своего?
– I’ll do it myself, – решила Доминик, – I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case
[50]
.
– Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck!
[51]
Я с облегчением отошла от крыльца домика мадам, перепрыгнула через большой ком земли, валявшийся на дорожке, в предрассветной темноте напоминавший дохлую кошку, и вдруг хихикнула. Просто представила себе нашу пухлую американку в клетчатой шляпе с трубкой во рту. Ну, настоящий Шерлок. Надо будет нарисовать.
На площадке трейсера не было, и я сначала расстроилась, а потом стала тренироваться в одиночку. Трюки, ой, то есть элементы, я выполнять сама не буду, а вот побегать-попрыгать-подтянуться я смогу и без всяких умников.
Но, когда я выполнила все, что вспомнила, для разогрева и растяжки мышц, у меня внутри что-то словно зачесалось. Ужасно захотелось куда-нибудь вскарабкаться или откуда-нибудь спрыгнуть.
Я решила залезть на детскую горку – с которой мы прыгали вчера. Все сделала, как положено, и совсем не забыла про руки: спружинила на них идеально. Ну, с моей точки зрения, конечно.
Я такую гордость ощутила! Вот это я! Круто же вышло!
Фыркая, подъехала желтая мусоровозка и принялась выгружать мусор из контейнера, на котором было написало «Cafe «El baguette». Прочитав надпись, я хихикнула, потому что выходило, что кафе «Багет», принадлежащее Злой Тетке с Крокодиловой Сумкой, находилось в мусорном баке.
Дядька в мусоровозке уставился на меня, и, чтобы повыпендриваться, я решила забраться на бревно. У меня получилось балансировать. Дядька улыбнулся и даже посигналил. Правда, тут же над черной дверью кафе открылось окошко, и кто-то сердито гаркнул по-французски. Дядька помахал мне и поехал дальше, забыв закрыть крышку бака. А может, оставил, чтобы проветрить.
Когда он отъехал, я решилась походить по бревну туда-сюда и с каждым шагом все сильнее верила в свои силы. Нет, я несоизмеримо крута. Как сказала бы Ника – кантбишно. Интересно, что сказал бы Грей? Наверняка похвалил бы хоть капельку!
После двух удачно выполненных элементов я решила куда-нибудь вскарабкаться. Для крыш, понятно, еще не доросла. Но дерево-то почему не освоить?
Возле площадки деревья были все какие-то дурацкие, почти без веток. А удачное стояло на другой стороне дороги, возле черного выхода из кафе, рядом с мусорным баком. Нижние ветки на дереве были толстыми, и на них можно было вскарабкаться безо всякого паркура. А с теми умениями, которые я уже приобрела (балансирование, например), я могу добраться до самой верхушки и осмотреть Париж сверху.
– Осмотреть Париж сверху, – пробормотала я с удовольствием, перебегая безлюдную дорогу трусцой, потому что помнила, что «останавливаться нельзя».
Я, правда, забыла, что живу совсем не в Париже, а в пригороде, ну это уже были мелочи.
Я подбежала к дереву и, ухватившись за ветки, вскарабкалась. Отлично. Полезла выше, хватаясь за ветки, которые становились все тоньше. Вдруг она из них хрустнула под моей ногой, я ухватилась покрепче за другую, но и та сломалась, а я полетела вниз, прямо в пустой мусорный бак.
Это только Винни-Пух летит долго в мультике, у меня все вышло гораздо быстрее и больнее. Пух, конечно, попал в колючки, но я здорово отбила себе все конечности. А когда грохнулась, то сверху захлопнулась крышка бака. Бам! Хорошо, что я успела прикрыть голову руками.
Я зажмурилась и пообещала себе, что больше никогда... никогда на свете... ни за что...
Приподняла головой крышку бака, но тут дверь кафе отворилась. Я так и замерла, с крышкой на голове. Из кафе вышел маленький вьетнамский мальчик в белой футболке. В руке у него был нож.
На вид ему было лет восемь-девять. Почему я решила, что он вьетнамец? Он был здорово похож на сына Анджелины Джоли, Мэддокса. Тот же печальный взгляд глаз, не совсем узких, похожих на рыбок, широкий нос и плотно сжатые губы, формой напоминающие букву «М». Я наблюдала за ним, чуть приподняв крышку бака. Он не замечал меня, он вообще ничего не замечал: по его лицу текли слезы.